Монтень. Выписки и комментарии. 1930-е годы. Михаил Лифшиц
Читать онлайн книгу.
тов» в издательстве «ACADEMIA», главным редактором которого Лифшиц являлся в те годы.
В «Выписках» прямые цитаты из Монтеня соединяются со сжатым пересказом отдельных глав «Опытов» и комментариями самого Лифшица. Макетировка текста в настоящей публикации принадлежит редакции, и в ней комментарии Лифшица, иногда неотделимые от пересказа, выделены сдвигом влево.
Свободное изложение содержания глав и цитаты из Монтеня, часто у Лифшица приведённые без кавычек, также переходят друг в друга.
Все примечания к тексту сделаны Мих. Лифшицем, за исключением особо отмеченных. Выделенные места в тексте, набранные курсивом, принадлежат Лифшицу. Добавления от редакции даны в угловых скобках.
Хотя работа о Монтене не была Лифшицем завершена, его краткие комментарии и даже одно слово порой меняют привычное впечатление о тексте.
«Неосуществлённое входит в общий баланс осуществления целого и часто бывает ближе к сердцу его, как первый набросок может быть ближе к цели, чем законченная картина», – писал Лифшиц в конце жизни.
К Монтеню у Михаила Александровича было особое отношение, как и к породившей его эпохе, которой удалось пройти между молотом и наковальней истории. У французского писателя Лифшиц находит стиль мышления, в определённой мере более широкий и свободный, чем логика «сумрачного германского гения» Гегеля.
Мих. Лифшиц
С. 11 – страница рукописи Мих. Лифшица «Монтень. Выписки и комментарии. 1930-е гг.», глава l-ая, начало ll-ой главы.
Мих. Лифшиц. Монтень. Опыты
Том первый. Книга первая
Пер. В. Руднева
От автора к читателю (1 марта 1580 г.). Представление об естественном состоянии свободы:
«Я хочу показаться на глаза в своём самом простом, естественном и обыденном виде, непринуждённо и безыскусственно, ибо я рисую самого себя. Но и недостатки предстанут здесь как живые, а также и мой естественный облик, насколько это позволяет уважение к публике. Если бы я принадлежал к одному из тех народов, которые, как говорят, до сих пор ещё живут в сладостной свободе первоначальных законов природы, то, уверяю тебя, я с большой охотой нарисовал бы себя целиком и совершенно голым».
Глава I
Различными средствами достигается одинаковая цель
Сострадание и уважение. Не добившись своим обращением первого, можно часто добиться того же, заставив себя уважать, т. е. идя наперекор. Монтень более склонен к «состраданию», чем к «уважению» (вопреки идеям стоиков). Это – черта простонародная. Хотя народ способен иногда и уважать того, кто идёт ему наперекор:
«Можно сказать, что восприимчивость к состраданию есть признак слабости, добродушия и мягкости, откуда и проистекает, что натуры более слабые, каковы женщины, дети и простонародье, наиболее этому подвержены; если же человек, презирая слёзы и жалобы, движим только уважением к священному образу добродетели, то это есть признак души сильной и неумолимой, любящей и почитающей упорную мужественную твёрдость. Тем не менее, и в душах не столь благородных удивление и восхищение могут вызвать подобное же действие; свидетельство тому – фивский народ: возбудив уголовное преследование против своих начальников за то, что они продолжали оставаться у власти долее предписанного и установленного для них срока, он с большим трудом помиловал Пелопида, который был подавлен тяжестью этих обвинений и для своей защиты прибегал только к просьбам и мольбам; между тем те же фивяне не решились даже притронуться к баллотировочным шарам, чтобы судить Эпаминонда, который величественно говорил о свершённых им деяниях и упрекал народ с гордым и вызывающим видом; они удалились с собрания, восхваляя возвышенное мужество этого человека1».
По-видимому, масса способна испытывать изумление перед доблестью, чаще всего жалость, а иногда и то и другое вместе.
«Поистине, изумительно суетное, непостоянное и колеблющееся существо – человек: трудно установить относительно него какое-либо постоянное и неизменное суждение…»
Жестокость завоевателей, которых иногда не останавливает ни жалость, ни уважение.
Итак – непостоянство человека и отсутствие прочной истины.
Глава II
О скорби
«Я принадлежу к людям, наименее подверженным этой страсти, не люблю и не уважаю её, хотя весь свет стремится, как бы по заказу, окружить её особым почётом, облекает её в одеяния мудрости, добродетели, совести: глупое и чудовищное разукрашивание! Итальянцы окрестили её более подходящим именем «злобы»2, ибо это качество всегда вредоносное, всегда безрассудное; и, как чувство трусливое и низменное, стоики воспрещают скорбь своему мудрецу».
Здесь Монтень, отвергающий (гл. 1) стоическое пренебрежение к жалости, берёт у стоиков отвращение к скорби.
Высшая форма скорби переходит в равнодушие. Высшая скорбь неизобразима. Ниобея превращается в камень, вследствие этого способность испытывать скорбь,