Мерцают в луже блики жёсткие

      под современным фонарём,

      в нём нет души и птицы гнёздами

      не селятся давно на нём.

      Мой город, заражённый чёрствостью

      и не читающий газет,

      здесь звёзды в небе стали роскошью

      и чуждый мне менталитет.

      Зеркала красуются в витрине,

      заливает золотом закат,

      я одна в большом и зыбком мире,

      в уязвимом теле напрокат.

      В пространстве Сталинском на Ленинском проспекте

      качели лязгают в обшарпанном дворе

      и перестроечный работает прожектор,

      сжигая медленно эпоху на костре…

      Убегает за окнами день,

      машет розовым алый закат.

      Можно жить без больших перемен,

      разве можно без горьких утрат?

      Если взять и забыть календарь,

      вырвать числа, сухие листы.

      Снять пластмассовый плоский футляр,

      просто жить от весны до весны.

      Время тает как мартовский снег

      на проталинах вешней водой.

      Жизнь – финальный командный забег

      с неизбежно грядущей судьбой.

      Ускоряет стремительный бег,

      смена ночи, на утро и день,

      вот бы встретился Ноев ковчег,

      и сбирался бы вещий Олег.

      Я ходила по лезвию бритвы

      и была на краю земли,

      поднимала я руки в молитве

      и вставала босой на угли.

      Открывала и душу и сердце,

      а потом говорила: «Нельзя!»

      Рана с солью – запудрена перцем,

      а колода моя без туза.

      И крути не крути свою карту

      ляжет точно одной стороной,

      я в вагоне зелёном плацкартном

      отражаюсь в окне молодой.

      На перроне пустом завывая

      ветер тащит холодную дрожь,

      кровь по венам бежит ледяная,

      что посеешь, то и пожнёшь.

      Пруд покрылся морозною гладью,

      и качели скрипят на лету,

      в старом парке – диагональю

      топчут боль и сухую траву.

      Когда ты станешь старше и мудрей,

      когда чужая боль покажется своею,

      уже не разбросать и не собрать камней,

      а я от времени и боли почернею.

      Я вспомню кошку у забытого окна

      и улиц старых партизанское молчание,

      я