Мне очень жаль, что я не могу вам сказать, как зовут этого маленького человека, и где он живёт, и кто его папа и мама. В потёмках я даже не успел как следует разглядеть его лицо. Я только помню, что нос у него был в веснушках и что штанишки у него были коротенькие и держались не на ремешке, а на таких лямочках, которые перекидываются через плечи и застёгиваются где-то на животе.

      Как-то летом я зашёл в садик, – я не знаю, как он называется, – на Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер.

      Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я захлопнул книгу, поднялся и пошёл к выходу.

      Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа.

      Я боялся, что сад закроется, и шёл очень быстро. Вдруг я остановился. Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто-то плачет.

      Я свернул на боковую дорожку – там белел в темноте небольшой каменный домик, какие бывают во всех городских садах; какая-то будка или сторожка. А около её стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал.

      Я подошёл и окликнул его:

      – Эй, что с тобой, мальчик?

      Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голову, посмотрел на меня и сказал:

      – Ничего.

      – Как это ничего? Тебя кто обидел?

      – Никто.

      – Так чего ж ты плачешь?

      Ему ещё трудно было говорить, он ещё не проглотил всех слёз, ещё всхлипывал, икал, шмыгал носом.

      – Давай пошли, – сказал я ему. – Смотри, уже поздно, уже сад закрывается.

      И я хотел взять мальчика за руку. Но мальчик поспешно отдёрнул руку и сказал:

      – Не могу.

      – Чего не можешь?

      – Идти не могу.

      – Как? Почему? Что с тобой?

      – Ничего, – сказал мальчик.

      – Ты что – нездоров?

      – Нет, –