Вытоптанная лысая лужайка посреди трех засохших деревьев. Серая пыль прокаленной насквозь почвы. Щетина ломкой мертвой травы бросает колючую тень в самые глубины рассохшихся трещин. Из земли торчат обрубки искореженного металла, какие-то бесформенные обломки бетонных конструкций, уже почти утонувших в глухой безжизненной серости. Кладбище всего живого, неподвижное царство разрушения, тлена. Раскаленная плоскость небытия.

      Плотное тельце насекомого материализовалось здесь подобно призраку в чулане старого замка. В этой вызывающе-яркой расцветке мундира, в силе изогнутых назад элегантных коленей, в изумруде фасеточных глаз было нечто невероятное, удивительное, невозможное в здешних глухих местах.

      Кузнечик задумчиво пошевелил жвалами, повел усами в сторону издыхающей от зноя хилой травы, прыгнул. Новое место, новое время. То же самое. Сколько уже дней ты носишься вот так, невесть откуда взявшаяся живая, острая пружинка? Кто впустил тебя в этот опустошённый, заброшенный сад? Зачем дал тебе столько сил нестись вперед, но не дал достаточно разума увидеть ближайший путь к свободе?

      Впрочем, ужели смерть – свобода в высшем понимании – действительно обзавелась конкурентом? Путь домой, в мир сочной травы и светлых рос… что должен чувствовать тот, кто пришел туда один, не найдя смысла жизни, не найдя друзей, не проведя с собой остальных таких же безвинных паломников… много ли лучше такой финал куда более тихого разрешения всех на свете проблем… кто знает? Разве тот, кто испытал на себе и то, и другое.

      Вытоптанная лысая лужайка посреди трех засохших деревьев может стать сложнейшим лабиринтом для того, кто не устал искать. На ощупь, на слух, на голос. Идти. Бежать. Отчаянно прыгать в очередную бездну.

      Пока хватит сил.