От легкой жизни мы сошли с ума:

      С утра вино, а вечером похмелье.

      Как удержать напрасное веселье,

      Румянец твой, о пьяная чума?

      В пожатьи рук мучительный обряд,

      На улицах ночные поцелуи —

      Когда речные тяжелеют струи

      И фонари как факелы горят.

      Мы смерти ждем, как сказочного волка,

      Но я боюсь, что раньше всех умрет

      Тот, у кого тревожно-красный рот

      И на глаза спадающая челка.

      Вполоборота, о, печаль!

      На равнодушных поглядела.

      Спадая с плеч, окаменела

      Ложно-классическая шаль.

      Зловещий голос – горький хмель —

      Души расковывает недра:

      Так – негодующая Федра —

      Стояла некогда Рашель.

      Есть иволги в лесах, и гласных долгота

      В тонических стихах единственная мера.

      Но только раз в году бывает разлита

      В природе длительность,

      как в метрике Гомера.

      Как бы цезурою зияет этот день:

      Уже с утра покой и трудные длинноты;

      Волы на пастбище, и золотая лень

      Из тростника извлечь богатство целой ноты.

      «Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.

      Прозрачный стакан с ледяною водою.

      И в мир шоколада с румяной зарею,

      В молочные Альпы, мечтанье летит.

      Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть —

      И в тесной беседке, средь пыльных акаций,

      Принять благосклонно от булочных граций

      В затейливой чашечке хрупкую снедь…

      Подруга шарманка, появится вдруг

      Бродячего ледника пестрая крышка —

      И с жадным вниманием смотрит мальчишка

      В чудесного холода полный сундук.

      И боги не ведают – что он возьмет:

      Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?

      Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,

      Сверкая на солнце, божественный лед.

      Есть ценностей незыблемая скала

      Над скучными ошибками веков.

      Неправильно наложена опала

      На автора возвышенных стихов.

      И