Разумеется, «законники», «моралисты», «семьянины» и «близкие друзья» выбрали и другие ассоциации со словом «закон», причем примерно в одинаковых пропорциях. Однако каковы бы ни были эти ассоциации, следование формальной норме, вероятно, сопряжено не с выполнением «добровольного обязательства», а в первую очередь – с «ответственностью» и «обязанностью». Хотя знанию законов теперь придается определяющая роль в обеспечении свободы, им следуют по рецепту неформального правила в поисках предела возможного или вероятного способа ее достижения. В подобных поисках многие респонденты едва ли замечают, что сталкиваются с очередным вариантом рассогласования между должным и сущим.

      Например, «моралисты» и «семьянины» так и не решили для себя, нужно ли им выполнять российские законы или желательнее следовать им избирательно, по логике приемлемой для них (и не только) практической схемы.

      Непредвиденным последствием действий по такой схеме является воспроизводство конкурентного способа взаимодействия между социальными нормами и предписаниями законов, чреватого замещением формальных норм неформальными правилами. В результате освоение ориентации на всеобщее равенство перед законом как социетальной ценности само по себе не ведет к рефреймингу легитимной практической схемы. Придавая «знанию законов» определяющую роль в обеспечении свободы, респонденты продолжают следовать им по рецепту неформальных правил. Таким образом, можно утверждать, что воспроизводство практики по защите конституционных прав и свобод слабо (или вовсе не) зависит от разделяемых ценностей (в данном случае – от ориентации на всеобщее равенство перед законом). Осваиваемые ценности демократического порядка могут сколь угодно долго относиться к сфере должного, тогда как совместные ожидания есть следствия опыта, полученного в сфере сущего, т.е. возможного, легитимизированного практиками. Процесс воспроизводства