Видел я в детстве, Господи,

      Как уходящее солнце бросало свой свет

      на стены домов,

      И тоска восторга вошла в мою душу.

      Как ничтожен порядок мира, Господи.

      Как пусты цели человека,

      Как глупы его стремления к истине.

      Как корыстны движения к добру.

      Как похотливы устремления к красоте.

      Как слеп человек, что не видит,

      Что история – его провал,

      И ничему не дано было свершиться,

      Ибо подчинил он себя авторитету и власти:

      Власти мелкого авторитета

      и авторитету мелкой власти;

      Ибо всякая власть есть подлая власть,

      И всякий авторитет есть мелкий авторитет.

      И дом бытия —

      Уже не его дом,

      И не пастух он более,

      И не жрец.

      Видел я опять мертвого человека, Господи.

      Видел глухую безответность в его лице,

      Видел бездвижные черты —

      Ад в глазах его —

      Страшная маска нашей вечной разлуки.

      И смертная тоска пронзила сердце мое:

      Непостижимое вершится пред гробом —

      Череда дней наших, грядущих в ничто,

      В никуда, низачем.

      Безмолвие мертвого —

      Белая птица, стон у дороги.

      Когда же исчезнут враги мои, Господи!

      Как ненавистны они.

      Ведь пока они живы,

      Лишь гнев и презрение вызывают во мне,

      И не могу я молиться о них живых.

      Когда же умрут,

      То, как все мертвые,

      Пробудят жалость и страх,

      И тогда я смогу сделать им доброе,

      Вспомнив о них.

      Красная заря рассвета предстала взору моему,

      Господи,

      Когда вышел я на просторы утреннего мира.

      Низкое солнце поднималось все выше и выше,

      Наполняя ужасом и восторгом душу мою.

      Захотелось мне,