Миновала зима. Наступила весна: заворковала ручьями, защелкала налетевшими на Город птицами, защекотала солнечным теплом. Рощица посреди площади разрослась и покрылась новой нежной листвой, совершенно утратившей ядовитые свойства. Герцогская нянька водила сюда на прогулки наследника. Малыш рос так же быстро, как и деревца, пробившие камень, и уже делал первые нетвердые шаги. Ночами в роще пели соловьи. Горожане обходили ее стороной.

      От собора осталась одна стена, всю зиму проторчавшая посреди Города гнилым черным зубом. Весной развалины омыло дождями, и из-под гари выступила старая фреска. Увидев ее, Вольсингам взялся за мастерок. Раны художника заросли, затянулись гладкой розовой кожей. Даже волосы уже начали отрастать – но не все раны остаются на теле. Вольсингам чувствовал, что должен это сделать.

      Для начала он сбил старый слой штукатурки, зачистил стену и обмыл ее водой. Гнусная серая прель, узловатые корни, наросты и наплывы скорчившегося в смертной муке дерева исчезли без следа. Потрескавшиеся кирпичи мастер отбил и тщательно затер щербины раствором.

      Затем наступил черед новой штукатурки. Вольсингам нанес три ее слоя, работая медленно и упорно. И наконец, на рассвете теплого, почти летнего дня художник растер по стене последний слой мелкозернистого песка, смешанного с водой и известкой. Затем он взялся за кисти. Правая рука слушалась еще плохо, а надо было спешить, пока сырая известь не высохла. Живописцы ордена использовали картон для нанесения контурных линий, однако образ, горевший в мозгу Вольсингама, ложился на стену без всяких предварительных контуров. Вскоре на чуть желтоватом грунте проступил овал лица, нежный коралл губ, мягкие волны темных волос… последними проглянули глаза. Широко распахнутые, зеленые, как Лес и как море, они смотрели на Город с любопытством и пониманием.

      Солнечные лучи налились багрянцем, когда Вольсингам, отступив, оглядел свою работу. Он не сказал: «Весьма хорошо», но, возможно, подумал. Роща за его спиной шелестела молодой листвой, и в конечном счете все и вправду было неплохо.

      Дмитрий Лукин

      Последние ангелы у чертовой обители

      Работаем тихо. Пришли и ушли, а потом – фейерверк. Мы займемся объектом, Чертяка – «цветами». И, ребята, умоляю, никаких подвигов!

      Какие мудрые были слова! Как сладко они звучали! Просто песня! Помню, аж прибалдел, пока слушал это напутствие перед высадкой. Не зря же у полковника весь кабинет книгами уставлен. Он и говорит как по писаному – гладенько, умно, красиво. И, главное, искренне, от души. Никаких матюков, никакой грязи. Грамотная литературная речь интеллигентного профессора-лингвиста.

      Тихо не получилось.

      Звуковая пульсирующая ракета (сигнал возвращения) прошила на мутном чужом небе зеленую дугу в направлении катера и погасла. Истошный, пронзительный визг