Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика. Иван Чихарев
Читать онлайн книгу.
и в принятой китайским руководством «научной концепции развития». Комиссия Ная–Армитиджа отмечает особую роль Китая в американском проекте разумной власти и достижения КНР в проецировании своего конструктивного потенциала в Азии, Африке, Латинской Америке. Усматриваются, однако, и пробелы в китайской инфраструктуре smart power – это внутренние политические, социально-экономические и экологические проблемы. Однако, принимая во внимание модель «Пекинского консенсуса», даже эти недостатки обращаются в достоинство, так как китайский опыт кажется более реализуемым в условиях развивающихся стран и, соответственно, более притягательным для них.
Smart power в европейских интерпретациях также напрямую связывается с притягательностью ЕС как образца. Предложенное Д. Милибандом обозначение ЕС как образцовой державы (model power) концентрирует внимание на привлекательности европейской модели, прежде всего для соседствующих с ЕС стран [Miliband, 2007]. Кроме того, успешный опыт использования инструментов мягкой власти Европейским союзом, государствами – лидерами евроинтеграции, рядом общеевропейских структур позволяет Европе также заявлять о приоритете в разработке новых технологий мирополитического влияния. Существенной проблемой Европы в этом направлении остается дефицит координации внешней, а также оборонной политики, который пока не преодолен и после первых шагов лиссабонской реформы. Европейцы рассматривают американскую стратегию smart power как исторический шанс интегрировать американские военные возможности и европейский невоенный инструментарий влияния на равных основаниях, тогда как в США более склонны развивать собственные «гражданские силы», а от ЕС – продолжать требовать полновесного военного соучастия.
Российская «умная политика» основывается на сдержанном оптимизме относительно военных возможностей российских вооруженных сил в сочетании с заявленной концепцией модернизационного (инновационного) развития страны. Отечественному концепту присущ и известный критический пафос, обличающий идеологизированность мирополитической линии и США, и ЕС. Касающиеся РФ американские инициативы в русле smart power вызывают настороженность, а в проявлениях, касающихся усиления жестких составляющих влияния, – желание сформулировать асимметричный ответ. Достаточно остро российская дипломатия реагирует на «образцовость» и лекторский запал европейских партнеров. По сути, Россия в новом веке отказывается от конкуренции в области генерации ценностей и идей, которые могут стать смыслообразующими для мирового развития. Такого рода деидеологизация объяснима логикой новейшей истории и адекватна в обществе, основанном на знании. Однако даже такое объяснение надо сформулировать и презентовать мировому сообществу, которое, конечно, не может убедить и тем более привлечь голый прагматизм «энергетической сверхдержавы».
Для современного идейного информационно-интеллектуаль-ного оснащения российской