В день похорон Басиат было ужасно сыро. Накануне шел сильный дождь, к утру он стих, но лучше не стало – густой туман окутал всю округу. Баил с трудом скрывал злость и раздражительность: он не любил сырость, да вдобавок у него болело раненое плечо.

      Траурная процессия была скромной. Друзей у Басиат не водилось, и за гробом шло всего несколько соседей, домашний доктор и единственная дочь, Мотави. За густой вуалью нельзя было разглядеть лица, но Баил представлял, что черты ее искажены страданием, и это приносило ему мстительное удовлетворение. Появлением своих шрамов – Баил притронулся к рассеченной брови, ощущая пальцами неровность кожи, – он обязан Мотави.

      Что же, придет срок, и Баил будет провожать в последний путь уже Мотави – нужно лишь немного подождать. Баил осторожно приблизился к вырытой могиле. Внутри стояла вода, но носильщиков это не смутило, и они опустили обитый бархатом гроб прямиком в лужу. Сверху посыпалась земля – могильщик работал быстро, ему не было дела до скорбящих.

      – Какой практичный подход к смерти, – прошептал Баил, наблюдая за тем, как растет могильный холм. – Простота и удобство. Жаль, что нельзя оставить Басиат так.

      – Простите, мы знакомы? – Мотави коснулась руки Баила.

      – Что? – с презрением произнес Баил.

      – Простите. Я не видела вас раньше. Вы знали мою мать?

      – Нет, никогда, – Баил отстранился от Мотави и стряхнул несуществующие пылинки с рукава.

      Ведьма покачала головой, пробормотала извинения и отвернулась. Немногие знакомые выражали ей свои соболезнования, возлагали цветы на могилу и прощались. Некоторое время Мотави стояла подле могилы одна, затем ушла и она. Баил провожал ведьму взглядом, пока ее силуэт не исчез в густом тумане.

      – Она последняя? – спросил высокий женский голос.

      Баил чуть повернул голову и кивнул, приветствуя Нимму – свою сестру.

      – Да, последняя. Род закончится на ней. – Баил прикрыл глаза, скрывая волнение под напускным равнодушием.

      – Ты потерял осторожность, братец, – Нимма обошла свежую могилу. – Раньше ты вздрагивал, если за сотню шагов кто-то ронял булавку, а теперь не слышишь моих шагов.

      – Я слышал тебя, – Баил лениво зевнул, прикрывая ладонью рот. Всем видом он выражал скуку. – Слышал и узнал. Туман не дал тебя увидеть.

      – А моих слуг ты тоже услышал?

      – Четверо, судя по шуму.

      – Пятеро.

      – Твоя взяла, – сдался Баил. Из всех его родственников Нимма относилась к нему, как к младшему брату, снисходительно. За это Баил испытывал к ней искреннее