Остроумие и его отношение к бессознательному. Зигмунд Фрейд
Читать онлайн книгу.
тому же «фамилионерно». Я рассказал одной даме о больших заслугах некоего исследователя, которого необоснованно считал непризнанным. «Но этот человек все же достоин монумента», – высказалась она. «Возможно, когда-нибудь он его и получит, – ответил я, – но в данный момент его успех очень мал». «Монумент» и «момент» – противоположности. Дама же объединила противоположности: «Значит, пожелаем ему монументального успеха».
Превосходной разработке этой же темы на английском языке (Brill A. A. Freuds Theory of Wit // Journal of abnormal Psychology. 1911) я обязан несколькими иноязычными примерами, демонстрирующими тот же механизм сгущения, что и наше «фамилионерно».
Английский писатель де Квинси, рассказывает Брилл, где-то заметил, что старые люди склонны впадать в «анекдиотизм». Слово образовано слиянием частично перекрывающих друг друга слов: анекдот и идиотизм.
В одном небольшом анонимном рассказе Брилл обнаружил, что Рождество как-то назвали «рождествинный праздник». Аналогичное слияние двух слов: «Рождество» и «вино».
Когда Флобер опубликовал свой знаменитый роман «Саламбо», действие которого развертывается в древнем Карфагене, Сент-Бёв с издевкой назвал его за болезненную склонность к деталям «Карфагенудь» = «Карфаген» + «нудный».
Автором одной из самых замечательных острот подобного рода был один из самых видных людей Австрии, благодаря значительной научной и общественной деятельности занимающий теперь высшую должность в государстве. Я дерзнул использовать приписываемые этой персоне и несущие фактически один и тот же признак остроты как материал для данного исследования[8] прежде всего потому, что трудно рассчитывать на создание чего-то лучшего.
Однажды господин N обратил внимание на личность одного сочинителя, ставшего известным благодаря ряду по-настоящему скучных статей, которые он публиковал в одной ежедневной венской газете. Статьи без конца обсуждали мелкие эпизоды из отношений Наполеона I к Австрии. Автор был рыжеволос. Услышав его имя, господин N спросил: «Это не тот красный нитик[9], который проходит через историю Наполеонидов?»
Для выявления техники этой остроты мы обязаны применить к ней тот метод редукции, который уничтожает остроту путем изменения формы выражения, но зато восстанавливает ее полный изначальный смысл, так как его наверняка можно расшифровать в хорошей остроте. Острота господина N о красном нитике возникла из двух компонентов: из отрицательного мнения о писателе и из реминисценции об известном сравнении, которым Гёте начинает выдержки «Из дневника Оттилии» в «Wahlverwandtschaften» («Родственные натуры», нем.)[10]. Критика вправе с негодованием воскликнуть: стало быть, это – человек, который только и умеет вечно писать скучные очерки о Наполеоне в Австрии. Впрочем, эта фраза вовсе не остроумна. Не остроумно и изящное сравнение Гёте, и, уж конечно, оно не способно рассмешить нас. Лишь когда оба эти высказывания соединяются друг с другом и подвергаются своеобразному процессу
Имею ли я на это право? По крайней мере, я узнал эти остроты, известные в этом городе (Вене) всем и бывшие у всех на устах, не из сплетен. Часть из них сообщает общественности Эд. Ханслик в «Neue Freie Presse» и в своей автобиографии. Прошу извинить за неизбежные при устной передаче и вызванные только этим искажения.
Труднопереводимая игра слов: rote Fadian (красный нытик), rote Faden (красная нить). –
«Мы знаем об особом приеме в английском флоте. Все снасти королевской флотилии, от самого толстого каната до самой тонкой веревки, сплетены так, что через них проходит красная нить, которую нельзя извлечь, не расплетая канат, и поэтому даже малейшие его куски несут на себе знак принадлежности короне. Равно и через дневник Оттилии тянется нить симпатий и привязанностей, все объединяющая и характерная для целого».