Петля. Том 2. Инга Александровна Могилевская
Читать онлайн книгу.
мысли-каннибалы. И после энных часов усердного самобичевания и самопоедания, он начнет молиться о скорейшем забвении, трусливо и вероломно, как и полагает всем пресмыкающимся мразям, подумает, что искомое легко найти в бутылке… Конечно, какое-то время покорчит эдакое благородство, вроде «я же не такой», «нужно держаться», «нужно собраться», «нужно иметь силу воли», «нужно отыскать в себе человека». Человека? – звучит глупо. Силу воли? – звучит смешно. Посмеется и напьется и забудется. До следующего дня. Как было вчера. Как было позавчера. А сегодня… К черту! Хватит! Прямо сейчас, сразу, без всего этого святомученического кривляния перед самим собой – напьется и забудется. Глядишь, его хлипкое сердце все-таки не выдержит, и он умрет – подло легко и спокойно. Незаметно перейдет из забвения в небытие. Из забвения в небытие…
Так, наверное, случилось с этой бедной крохой. Малыш просто потерял сознание, заснул глубоко и беспробудно, незаметно погрузившись в бездну, которая навсегда спрятала его от боли и страданий. Если бы он верил в загробное существование, умирать было бы страшно. Он бы боялся встретить его там, куда сильнее, чем даже угодить в заслуженную гиену огненную. Но там пустота. Блаженная пустота абсолютно для всех: виновных и невиновных, мучавших и страдавших, покаявшихся и не успевших. Не то, что здесь… Этот малыш – он, хоть и мертв, но постоянно здесь – в его чертовых мыслях, в жутких затопляющих сознание образах. Такой маленький, такой… одни ребрышки, да косточки, одни синичища да раны… и… Боже! Что мерзавец с ним делал! Как… как мог…? Не так все должно было быть! Не так! Не хотел он этого! Если бы только знал…с самого начала… он бы ни слова не сказал Хоку про МакЛейна… Он бы…Черт с ним – с МакЛейном, но ребенка то за что?! Ребенка-то как можно было…?!
Он давится и захлебывается слезами, и все-таки открывает глаза, чтобы дать им выход. Слезы разбивают солнечный свет в ослепительные тошнотворно-живописные радуги. Он переворачивается на бок, протирает лицо ладонью и, помедлив несколько секунд, с трудом поднимается. Потом – к столу, полоумно, суматошно хватается за горлышко бутылки, но, только прилипнув к нему жаждущими иссохшими губами, с досадой обнаруживает его беспощадную опустошенность. Да, вчера ведь все дохлебал, перед тем как свалиться. Даже не запомнил. Яростно отшвыривает бутылку в сторону – жалкий, обманутый, рыдающий – безнадежный, безутешный.
Сходить к соседу Дону Пачи, попросить еще? Идти никуда не хочется, просить ни у кого не хочется. Видеть никого не хочется. А перед глазами опять словно кружит это фарфоровое неживое личико с черной полосой вместо глаз. Как не видеть ЕГО?! Как забыть?! И, подходя на внезапно обмякших ногах к шкафу, достает банку с тем, что точно его избавит. Избавит раз и навсегда. Бурунданга – порошок похожий на прах: проглотишь ложку – будет забытье, проглотишь две – будет покой. Три… Пять, чтобы наверняка. Опускается прямо на пол – стоять больше нет сил, рассматривает содержимое банки, покручивая в руках и создавая на ее дне кружащиеся бурханы забвенья и покоя, забвенья