И вот Олег стоял на берегу возле рыбацкой станции, рядом с дамбой и теребил перевязь казацкой шашки. Обычно один лишь взгляд на этот редкий в нынешние времена клинок наполнял сердце гордостью, внушал уверенность в собственных силах – ведь владеть подобной вещью мог далеко не всякий. Во всем Лакедемоне таких счастливцев и двадцати не набралось бы, а остальные воины были вынуждены довольствоваться работой местного кузнеца-умельца, что ковал мечи и тесаки из автомобильных рессор, но разумеется, эти грубоватые самоделки не слишком хорошего качества ни в какое сравнение не шли с холодным оружием, изготовленным задолго до Великого Коллапса. Отец Олега привез эту шашку из первого Азовского похода, и когда юноша получил клинок в наследство, то именно его превосходно отполированная, украшенная травлением и гравировкой сталь помогала справляться с горем потери, но сегодня ничего из проверенных средств не сработало, и юноша до боли в пальцах то сжимал, то разжимал цевье «Сайги», блуждая взглядом по поверхности реки. Волн не было – в тихую погоду возле дамбы их вообще никогда не бывает.

      Чуть поодаль три крестьянина-рыболова нагло препирались с инспектором. Олег не помнил, как звали этого пузатого человека, одетого в грязный плащ и потрепанный камуфляж, – Осипчук или Осипенко, – но оплывшее лицо, мясистый нос, свисающий почти до верхней губы, маленькие, близко посаженные глазки, со злобой смотревшие на мир, а также вечно надутый вид внушали откровенную неприязнь.

      – А я говорю, – ревел инспектор, брызгая слюной, – это дерьмовая рыба, и полные трудодни я вам не засчитаю, от нее фонит – мама не горюй.

      – Как вы можете знать, – возмущался самый борзый рыбак в рваной рубахе, – фонит от нее или нет, если последний счетчик Гейгера сдох больше десяти лет назад?

      – Нутром чую, – рявкнул инспектор, смешно раздувая ноздри.

      – Значит, никто в Лакедемоновке не чует, а вы один чуете? – не уступал рыбак, довольно удачно передразнив характерное движение ноздрями.

      – Не смей называть Лакедемон Лакедемоновкой, – прорычал инспектор, и нос его покраснел от гнева. – Это старое название из прошлой жизни, и вообще, вижу, раб, ты заговариваешься!

      – Я не раб, – с достоинством ответил рыбак, – я крестьянин, и я свободный. Никто не имеет права называть меня рабом. Я подам жалобу в Совет старейшин.

      Инспектор побагровел, затем аккуратно положил на песок ружье и с кулаками двинулся проучить