Оскомина. Леонид Бежин
Читать онлайн книгу.
матери, пряча за спиной розу и дожидаясь удобного момента, чтобы ее подарить, но не так, как дарят букеты, а так, как преподносят один цветок, не придавая этому значения и не ожидая ответной благодарности.
Он непринужденно беседовал с тетушками, играл в шахматы с дядей Адольфом, а со мной разыгрывал шутливую сценку, называемую «ать-два» или «арест и конвоирование». Михаил Николаевич поручал мне промаршировать в угол комнаты, где находился штаб, и отконвоировать туда для допроса захваченного пленного, я же убегал и прятался от блаженного сознания того, что ОН обратил на меня внимание.
Дед был с ним не слишком любезен, больше хмурился, чем улыбался, и, показавшись из своего кабинета, тотчас стремился обратно. Тетушки осторожничали и старались не выдавать своего истинного отношения к нему. Дядя Адольф зевал фигуры и проигрывал, а Тухачевский милостиво позволял ему взять назад неудачный ход.
Я же при этом падал в бездну, и меня раздирало на части от самых противоречивых чувств.
Я, шестилетний, испытывал сладкий ужас от мысли, что он, Тухачевский, явный враг моего деда, но что этот враг – вопреки всем стараниям его ненавидеть – обладает секретом таинственного воздействия на меня. Прячась за шкафами и занавесками от пугающего присутствия гостя, я замирал от звучания его голоса и изредка бросал на него затаенные взгляды, которые тотчас отводил, лишь только возникала опасность, что он их заметит – поймает меня на месте преступления.
Преступление же заключалось в том, что я так откровенно его разглядывал (на него завороженно смотрел). Я, тогда еще шестилетний, готов был этого гостя обожать, настолько он отвечал моим представлениям о настоящем – подлинном – незнакомце.
Не просто взрослом, чьего имени я не знал, хотя привык видеть его каждый день: таких вокруг меня было множество, а именно незнакомце, единственном и неповторимом, отличавшемся от обычного взрослого тем, что все в нем казалось особенным – и военная форма, которая особенно ему шла, и стать, и выправка.
А главное – черты лица, сливавшиеся в такой влекущий образ, красивые бархатистые печальные глаза и волосы, гладко причесанные и разделенные на прямой пробор.
И глаза, и волосы заставляли его так же восторженно любить, как любила Светлана. Она сознавала всю неполноту собственных прав на отца – прав незаконной дочери, но все равно упрямо, вызывающе любила – любила всем назло. Вот и я так же любил, хотя ее неполнота для меня оборачивалась полнейшим отсутствием – отсутствием всяких прав вообще, поскольку он не был мне отцом и вообще близким человеком, а был именно незнакомцем, отделенным от меня невидимой преградой, отдаленным, отстраненным и недоступным.
Но это делало мой вызов еще упрямее, чем у Светланы, и я приносил в жертву моей любви к незнакомцу мою любовь к близким, и прежде всего к деду.
Я чувствовал, что дед испытывал к Тухачевскому враждебные чувства скрытой неприязни, и, казалось бы, это должно было и меня настроить против него, но я из вызова не позволял себе