Ту старуху считали ведьмой, так бывает, когда горбата,

      И за то, что ходя по клети, вспоминала, что будет завтра.

      И за то, что зеленым летом иногда поводила носом,

      И тогда по полям по весям вдруг тянуло пургой, морозом.

      Тот старик был совсем обычным. Хоть, возможно, слегка угрюмым,

      Иногда под июньским солнцем он в медвежьи рядился шубы.

      Что с того? Кровь не греет в старость, кости мерзнут, дрожат ладони.

      Ни волос, ни сил не осталось. С самокруткой сидел на пороге

      И смотрел в голубое небо, или гладил седую кошку,

      Так и жили старик со старухой, предки дней совершенно прошлых.

      Без детей, хоть хотели сына. И старуха порой вздыхала,

      Что за силы, каких не сыщешь, материнство свое отдала.

      Что метель не обнимешь утром, что пурге не расчешешь косы.

      А старик все курил самокрутку, гладил, гладил седую кошку.

      Той зимой ветер выл, как волки. Та зима была темно-синей,

      А старуха на снежном пригорке все сидела и пела Имя.

      И из снега катала комья, и из снега катала деву:

      – Я дочурку себе колдую, я поспорю с землей и небом.