Бурлит уха в чугунном котелке,

      В нём красным бисером отсвечивает мальма.

      Мы лучшее из блюд готовим на костре,

      У меня сегодня у огня исповедальня.

      Разлита водочка в гранёные стаканы,

      На хлеб намазана зернистая икра;

      А комары, как злые хулиганы,

      Тычутся в затылок и в глаза.

      Уже по стланику развесился закат,

      Природа здесь живёт, не притворяясь.

      И тут самые правдивые тосты говорят,

      Глаза не отводя и не кривляясь.

      Вот из чайника слегка парок пошёл;

      Бурундук очистки от картошки подгрызает.

      Я сам к себе сегодня из прошлого пришёл,

      Земля родная никого не забывает.

      Чайник, закипая, мелко забубнил;

      Водочка, как принято, по кругу разливалась.

      Всё плохое, что я в жизни пережил,

      От этого тепла в тени расплавлялось.

      Много всякого гуляет по земле,

      Но ничто нельзя начать сначала.

      А я хочу, чтобы сегодня мне во сне

      Из детства серая кедровка прокричала.

      Город грешен и далёк от рая,

      А на ступеньках перехода с площади в музей

      Сидела женщина в лохмотьях и босая,

      Она просила хлеба накормить детей.

      А все мимо проходили, словно наваждение

      Из проклятий, наставлений и просто матерков,

      Со всей отравой, что с самого рождения

      Вкушает каждый житель городов.

      Одна женщина крестилась и плевала,

      И по дереву панически стучала.

      А бездетная, по-видимому, пара

      Её просто шлюхой обозвала.

      От каждого свои претензии звучали.

      Детям говорили – такая Родину предаст,

      А в протянутую руку даже грошика не дали,

      Наверное, репутацию боялись запятнать.

      Он не бывал в блокадном Ленинграде,

      И не пришлось ему на зонах голодать;

      Он просто к жизни относился как к награде,

      И попросил за всех: «Прости нас, мать».

      И случилось то, что назовётся чудом:

      Рваньё вдруг превратилось в Благостную весть.

      Она была Архангелом, присланным оттуда,

      И, возносясь, он вострубил: «Надежда ещё есть».

      Я видел миражи, и был гоним не раз,

      Перед закрытыми дверями постоял.

      На меня пытались даже делать сглаз:

      Я всегда кому-нибудь мешал.

      Когда двери всё же открывали,

      То старались делать добрые глаза,

      Которыми до нитки раздевали,

      Пытаясь выведать – со мной ещё душа?

      А мы болели вместе и вместе голодали,

      Прошли дороги искушений и сомненья.

      Нас убивали, а мы опять вставали

      Во