…Следователь Коршунов не торопился меня арестовывать, бабуля нашла запасные очки, и я стала надеяться, что все утрясется.

      Возвращаясь как-то из магазина, я доедала ванильное эскимо в вафельном стаканчике и мечтала об Аахене.

      И тут мой взгляд наткнулся на серебристый «опель» под нашим забором.

      Сердце екнуло от предчувствия, я разулась у крыльца, на цыпочках взошла по ступенькам, приоткрыла дверь в дом, и услышала Наташкин медовый голосок:

      – Спасибо вам, Артур Борисович, большое спасибо. Кто бы подумал! А ведь мы пускали эту Маслову в дом! – распиналась Наташильда.

      – Да, жизнь полна сюрпризов. Был рад знакомству, – заверил сестрицу мужской чуть сипловатый голос, от которого у меня по позвоночнику проползла холодная и липкая змея. Это был голос Коршунова!

      Как назло, явился, когда бабуля проходит плановый осмотр в нашей поликлинике. Она бы в одну секунду выставила этого прилипалу Коршунова за порог.

      Я сиганула с крыльца, босиком кинулась за угол дома. Подождав, пока калитка со скрипом закроется за гостем, вернулась домой.

      Сестрица вертелась перед зеркалом.

      Наташкину голову украшал маленький белый платок в голубую полоску (концами назад), на попке изумительно сидели белые шортики с манжетами, голубая майка завершала пляжный наряд.

      Я с озадаченным видом рассматривала экипировку сестры:

      – А чего это ты так вырядилась?

      – Просто… – туманно ответила Наташка. – У тебя неприятности, между прочим.

      – Какие? – храбрилась я.

      – Такие! – Сестрица протянула мне какой-то лист. На листе была схематично изображена уродливая физиономия, смутно кого-то напоминающая. Я присмотрелась, с ужасом узнала себя в бабулиных очках и привалилась к стене, чтобы не упасть:

      – Что это!?

      – Фоторобот Екатерины Масловой, – любезно объяснила Наташка.

      Мне стало нечем дышать:

      – И что мне теперь делать?

      – Заворачиваться в саван и сушить сухари. – Работа в школе сделала Наташильду поклонницей черного юмора.

      Наташкин юмор подействовал на меня, как холодный душ:

      – Я все расскажу бабуле, – запричитала я, – я же не могу теперь ни в кино, ни в парк, ни на речку, ни в магазин – никуда!

      Вот ведь странность какая. В обычное время меня было не выгнать в кино, в парк, в магазин или на речку, но сейчас, когда простые человеческие радости внезапно сделались недоступны, они приобрели невероятную притягательность.

      Как же так? Почему опять я?

      – Давай, давай, расскажи бабуле, – с ехидством поддакнула Наташка, – как ты ходила давать свидетельские показания и назвалась Катей Масловой. Бабушка оценит твою смекалку.

      – Это твоя смекалка, а не моя.

      – Ты могла не соглашаться, – с опозданием разъяснила мои права сестрица.

      – Ты меня соблазнила рюкзаком, – напомнила я.

      – Нюся,