Холмы начинают выравниваться в плоскогорье, и дорога расширяется. Слева и справа появляются придорожные лавки. Йоланда высматривает гуавы. На деревянных лотках высятся горы фруктов, которые она не видела несколько лет: желто-розовые манго, стручки тамариндов, истекающие густым соком; маленькие плоды кешью, подвешенные на веревочку, чтобы не помялись друг о друга. В окнах мясных ларьков висят облепленные жужжащими мухами куски плоти. Сложно поверить в бедность, о которой постоянно говорят радиокомментаторы. Еды здесь, похоже, полно – кроме гуав.

      Оставив фруктовые лотки позади, Йоланда приближается к огороженному участку, весьма похожему на столичный участок ее семьи. Высокая бетонная стена тянется примерно на четверть мили. За решетчатыми железными воротами занимает свой пост сторож. Мельком выхваченный взглядом из-за цветущих перекладин, он похож на человека, запертого в роскошной тюрьме. За его спиной, в конце тенистой подъездной дорожки, высится трехэтажный особняк, окруженный широкой верандой. У входа припаркован шоколадно-коричневый «мерседес». Возможно, его владельцы приехали в свой загородный дом, чтобы избежать волнений в столице. Скорее всего, они приходятся ей родней. Дюжина богатых семей переженилась между собой столько раз, что их генеалогические древа переплелись корнями. Вообще-то, тетушки выдали Йоланде список с именами дядей, теть и кузенов, которых она могла навестить по пути. Возле имени каждого родственника давалось краткое описание, по которому его можно было вспомнить: «тот, у кого бассейн в форме фасолины»; «толстяк»; «бывший посол». Йоланда убрала список в бардачок еще до того, как выехала за пределы участка. Она и сама прекрасно справится.