Там, где им приказали командиры,

      С пустыми карабинами в руках

      Они лежали мертвые, в мундирах,

      В заморских неуклюжих башмаках.

      Еще отбой приказом отдан не был,

      Земля с усталым грохотом тряслась,

      Ждя похорон, они смотрели в небо;

      Им птицы не выклевывали глаз.

      Тень от крыла орлиного ни разу

      Еще по лицам мертвых не прошла.

      Над всею степью, сколько видно глазу,

      Я не встречал ни одного орла.

      Еще вчера в батальные картины

      Художники по памяти отцов

      Вписали полунощные равнины

      И стаи птиц над грудой мертвецов.

      Но этот день я не сравню с вчерашним,

      Мы, люди, привыкаем ко всему,

      Но поле боя было слишком страшным:

      Орлы боялись подлетать к нему.

      У пыльных юрт второго эшелона,

      Легко привыкнув к тыловым огням,

      На вешках полевого телефона

      Они теперь сидят по целым дням.

      Восточный ветер, вешками колыша,

      У них ерошит перья на спине,

      И кажется: орлы дрожат, заслыша

      Одно напоминанье о войне.

      У нас была юрта с дырявой крышей,

      с поющим в щели сверчком.

      Мы сидели в ней в полдень

      и пили дымную воду

      с консервированным молоком.

      Пятую ночь дует ветер с Хингана,

      наступают осенние дни…

      – Я так давно не видел деревьев!

      Расскажи мне, какие они?

      – Они очень, очень высокие,

      они выше этой травы,

      ни один двугорбый верблюд

      не дотянется

      до их шумящей листвы.

      – Листва!

      Но я сам забыл ее шелест,

      скитаясь по этим степям;

      большие и маленькие

      кусочки зеленого,

      прицепленные к ветвям…

      Деревья – их не с чем здесь сравнить,

      они огромные, как облака,

      они зеленые, как монгольский закат,

      и шумные, как река.

      А если их много,

      целая роща,

      зеленое море огня,

      зеленое утром,

      черное ночью,

      синее на исходе дня… —

      Но, прервав наши речи на полуслове,

      грохот

      донесся из-за реки,

      как будто по очень глубоким

      ухабам

      проехали грузовики.

      И сразу на желтом пустом горизонте,

      в белой степной пыли,

      круглая