Рука и сердце. Элизабет Гаскелл
Читать онлайн книгу.
цитату из Мильтона[1] можно было бы заключить в рамку и повесить на стену их жилища в качестве закона супружеской жизни этой четы, ибо муж и впрямь был для жены истолкователем Божьей воли, посредником между нею и Всевышним, и она сочла бы себя греховодницей, ежели посмела бы допустить мысль, что ее супруг бывает излишне строг, хотя Джеймс Ли, человек несомненно кристально честный, был – столь же несомненно – крайне резок, суров и несговорчив. Однако последние три года она жила с камнем на сердце, ибо все ее существо взбунтовалось против несправедливости мужа-тирана, и этот упорный, угрюмый бунт подрывал незыблемые устои семейного долга и любви, отравляя не иссякавший дотоле чистый источник нежной заботы и добровольного преклонения.
Но предсмертные, столь отрадные для нее слова мужа вновь вознесли его на трон в ее сердце и вызвали горькое раскаяние за то отдаление, которым были омрачены их последние годы. Потому-то она и не вняла уговорам сыновей и не вышла принять соболезнования добрых соседей, завернувших к ним по пути из церкви. Нет! Она останется подле своего покойного супруга, благодарная за то, что на краю могилы он смягчился, хотя без малого три года хранил суровое молчание. Как знать, быть может, если бы она сама была с ним поласковее, а не замкнулась в своей обиде, он сменил бы гнев на милость раньше – еще не дойдя до роковой черты!
Она сидела у его постели, раскачиваясь взад-вперед, а внизу то и дело раздавались шаги, какие-то люди приходили и уходили. Горе так прочно срослось с ней, что на бурные проявления скорби она была уже не способна; щеки ее избороздили глубокие морщины, и по ним тихо, непрерывно катились слезы. Когда над холмами сгустились зимние сумерки и соседи разошлись по домам, она неслышно пробралась к окну и устремила долгий печальный взгляд на серые вересковые пустоши. Она не слыхала, как сын окликнул ее от двери и робко приблизился к ней. И только когда он сзади тронул ее за плечо, она испуганно вздрогнула.
– Мама! Пойдем вниз. В доме только я да Уилл, чужих никого нет… Матушка, голубушка, нам без тебя так горько! – Голос у паренька дрогнул, и он расплакался.
Казалось, миссис Ли стоило больших усилий оторваться от окна, но в конце концов она с тяжким вздохом подчинилась его просьбе.
Ее сыновья (старшему, Уиллу, почти исполнился двадцать один год, но для матери он был еще ребенок) постарались навести уют в доме. Даже ей в прежние счастливые времена, пока беда не постучалась в ворота и любая работа спорилась, едва ли удалось бы разжечь огонь в очаге ярче, а пол вымести чище, чем это удалось ее сыновьям, изо всех сил желавших ей угодить. Стол был накрыт, чайник кипел на плите. Мальчики мужественно скрывали собственную боль под маской деловитости и в лепешку расшибались, чтобы ублажить мать, а та, казалось, ничего не замечала. Она не перечила им, покорно соглашалась, когда ей предлагали то или другое, но как бы по обязанности, словно сыновняя забота не трогала ее сердца.
Когда с ужином – вернее, скромным угощением к чаю – было покончено, Уилл убрал со стола, и мать устало откинулась
Аллюзия на слова Джона Мильтона: «Создан муж / Для Бога только, и жена для Бога, / В своем супруге» («Потерянный рай», 4: 299. Перевод Арк. Штейнберга).