Пока я говела, каждый день ходила к старцу на благословение. Батюшка меня принимал милостиво, но я всякий раз подходила к нему со страхом.

      Наступил день исповеди.

      Когда старец взял меня на исповедь, то сказал:

      – Исповедуй мне все свои грехи. Припомни от самых юных лет и до сей минуты!

      Великое и страшное это было для меня испытание! Ох, как тяжко жить на земле грешному человеку!.. Я тяжело вздохнула. Не утаился мой вздох от прозорливого батюшки. Он молча на меня взглянул и стал надевать епитрахиль и поручи… Что было тут со мною, что творилось в душе моей в эти минуты, того словами и передать трудно. Мне казалось, что я сгорю от стыда.

      Несчастная, горькая была доля моя в юности! Тринадцатилетняя девочка замужем за пятидесятилетним! Тяжел и страшен был мне крест этот, и я в семнадцатилетнем возрасте без памяти влюбилась в молодого соседа, полковника, который, выйдя в отставку, поселился жить вблизи от нас, в своей деревне. Красивый, ловкий, образованный был он человек, и с первой же встречи в нашем доме мы без памяти полюбили друг друга. Он умер прежде моего мужа.

      Ох, как было трудно рассказать это старцу!

      Но батюшка уже все провидел и помог мне освободить душу от тяготевшего на ней греха: он сам мне предложил роковой вопрос и затем сам же и промолвил вопросительно:

      – Да?

      Я закрыла лицо руками и, сгорая от волнения и стыда, бросилась к его ногам и сказала едва слышным шепотом:

      – Да!

      – Ну, – сказал он, – теперь ты моя дочь духовная, и я тебя никогда не оставлю.

      Батюшка обошелся со мною с такою лаской, с такой милостью, что с этой первой моей встречи я привязалась к нему всею моею душою, всем существом моим, и на сердце моем не осталось у меня от него ни одной сокровенной тайны: я видела в нем от Бога посланного мне Ангела Хранителя, спасающего душу мою многогрешную.

      С этого времени я стала часто ездить в Оптину Пустынь. Добрый старец понемногу начал меня знакомить с духовной жизнью, и за его святыми молитвами я постепенно приучилась отставать от суетной, светской жизни, оставляя ее навыки и привычки.

      Однажды, принимая меня в своей келье, батюшка услыхал от меня табачный запах.

      – Ты куришь? – спросил он меня.

      – Простите, батюшка, – сконфуженно ответила ему я, – курю и не могу с папироской расстаться.

      – Курить – беда невелика, – сказал мне старец, – а можешь ли ты добровольно не курить своих папиросок?

      – Не могу: без них меня тоска мучает.

      – Вот и беда! – сказал батюшка. – В этом-то и грех состоит, девочка! В страсти – грех, а не в курении.

      Помолчав немного, старец улыбнулся и прибавил:

      – Ну, Бог даст, мы с тобою эту страсть победим! Оставшись вдовой, я переехала жить в деревню.

      Была уже