Мой самый неотесанный одноклассник, Дэвид Марсден, поднял глаза и вытер подбородок о рукав. Он прочел отрывок из готического романа Эмили Бронте с такой же интонацией, как читал бы меню в пиццерии. Если ты тинейджер мужского пола, тон непременно должен быть бесстрастным. Иначе другие тинейджеры мужского пола будут называть тебя слабаком.

      Воздух в классе спертый и липкий, как всегда в преддверии летней жары. Уже в середине дня кажется, что одежда на тебе грязная. В нашем приземистом здании шестидесятых окна наполовину открыты. Вентиляция бедняков! Со школьной площадки доносятся веселые крики.

      – Спасибо, Дэвид, – сказала миссис Пембертон, когда он закрыл свою книжку в мягкой обложке. – Как вы полагаете, что имел в виду Хитклиф в этом отрывке?

      – Он хамит, потому что ему ничего не светит, – ответил Ричард Харди, и мы заржали. Но не только потому, что благодаря его высказыванию откладывалась академическая дискуссия. Ведь эту шутку отпустил сам Ричард Харди! Слышалось невнятное бормотание, но никто так и не ответил на заданный вопрос. До выпускных экзаменов оставалось шесть недель, и в общем настрое преобладали радостное волнение от грядущей свободы и паника от ожидавшей расплаты. Персонажи этого романа с их переживаниями начинали действовать нам на нервы. Нам бы их заботы!

      – «Так какое же ты имела право оставить меня» – от этого слегка бросает в дрожь, не так ли? – вымолвила я. Судя по всему, никто больше не собирался нарушить затянувшееся молчание. Миссис Пембертон может рассердиться, если будет продолжаться в том же духе, и увеличит домашнее задание. – По-моему, мысль, что Кэти должна была остаться с ним, а иначе заслуживает того, чтобы быть несчастной… несколько… бэ…

      – Интересно. Так ты считаешь, что Хитклиф не прав, утверждая, что, отказавшись от своих чувств, она погубила жизнь обоих?

      – Вообще-то… – я делаю паузу, собираясь с мыслями, – тут дело в том, что ее любовь к Хитклифу – как скалы. Она постоянна, но не доставляет Кэти удовольствия. – Я произношу это скороговоркой из-за неминуемого веселья, которое вызовет слово «удовольствие». – Ведь эта любовь вряд ли принесет много радости? Главное – обязательство Кэти перед ним.

      – Может быть, тогда их взаимная любовь не традиционно романтична, а глубока и стихийна?

      – Она, конечно, мысленная, – произносит мужской голос. Я бросаю взгляд в ту сторону, и Ричард Харди мне подмигивает. Мой пульс учащается.

      У нашей учительницы досадная манера принимать меня всерьез и заставлять по-настоящему думать. Однажды она задержала меня после урока и сказала: «Ты принижаешь свой интеллект, чтобы вырасти в глазах одноклассников. За стенами этой классной комнаты широкий мир, Джорджина Хорспул, и оценки на экзаменах для тебя важнее, чем их смех. Хорошенькие личики тоже стареют, знаешь ли».

      Я пришла в ярость – такую ярость вызывают люди, которые абсолютно справедливо обвиняют тебя в чем-то. (Правда, мне было очень приятно услышать слова «хорошенькое личико». Я не считала себя хорошенькой. А состарюсь я еще через сто лет.)

      Шепот прошел по классу, и всем явно было наплевать на «Грозовой перевал».

      Миссис Пембертон, почувствовав, что внимание класса может отвлечься от Бронте, бросила свою гранату:

      – Я решила, что вам нужно поменяться местами. Думаю, что, сидя за одной партой с друзьями, вы вряд ли способны сосредоточиться.

      Она начала переходить от парты к парте, пересаживая некоторых, что вызвало ворчание. Я была уверена, что смогу отвертеться.

      – Джоанна, можешь остаться на своем месте. А ты, Джорджина, пересядешь вперед.

      – Что? Зачем?

      Весь первый ряд занимали паиньки. Как это несправедливо!

      За парты рассаживались в соответствии с неписаными, но строгими правилами. Зубрилы и чудаки сидели в первом ряду. Середнячки, которые работают ради хороших оценок – как я и Джо, – в среднем ряду. На задних партах располагались крутые: такие как Ричард Харди, Александра Кейстер, Дэниел Хортон и Кейти Рид. Ходили слухи, что Ричард и Александра, типа, встречаются. А вроде бы и нет – потому что крутые.

      – Давай же, пересаживайся.

      – О, мисс!

      Я поднялась с тяжелым вздохом и принялась очень медленно складывать в сумку тетради и ручки, чтобы подчеркнуть свое нежелание подчиниться.

      – Ну вот. Я уверена, что Лукас будет тебе рад, – сказала миссис Пембертон, указывая на мое новое место. Ни к чему было произносить эту фразу, которая вызвала смешки.

      Лукас Маккарти. Неизвестный, который был замкнутым, как все будущие убийцы. Не отверженный, но и не из тех, кого я бы выбрала сама.

      Он худой, с острым подбородком, и это придает ему какой-то голодный вид. Лукас ирландец, о чем свидетельствуют черные как смоль волосы и бледная кожа. Некоторые шутники называли его Джерри Адамс[3], но только не в лицо. Потому что его старший брат из тех, с кем шутки плохи.

      Лукас с опаской смотрел на меня темными