Заволновалась Татьяна, не мыслями даже тревожными, а душой учуяла что-то нехорошее, усилила молитву. Страшилась она в зиму войти без запасов, ради них и перебрались из центра города на окраину.

      В конце июля новый пришел удар – соседи повезли во дворы уголь и дрова. Зима далеко, да начинается летом.

      – Мы про уголь-то и забыли! – воскликнула Тасечка и побежала по адресам цены сравнивать. А цены, они на карман не смотрят и милости не знают. Хочешь – не хочешь, а бери кредит, своими силами за раз покупку угля не осилить, а к зиме накопить денег, так и цены на топливо прыгнут, не догонишь.

      Испугалась Тася и так расстроилась, что едва и не слегла. Детишки с утра во двор, да на пустырь, да ещё куда – лето. А в домике две кровати, стол да печка. Не шибко разгуляешься.

      Тася же, если нет нужды, так и не выходила на улицу – все молилась в углу или, как устанет, сядет на кровать и читает Псалтирь. Надеялась она на Бога крепко, но и не понимала, как теперь жить-то и как Господь все это видит, но не посылает помощи. А с кредитом – точно голодать им до слез.

      Плакала Тасечка всегда втайне, чтоб детишек не напугать. Слышала она, что дети не должны видеть родительских слез, не по-людски это и очень уж не полезно для детей. Счастье их детское погибает от этого, а горе, которое входит в сердце, потом терзает их до самой глубокой старости и всякие злые страсти порождает. А кто ж такого своим детям захочет?

      И Татьяна ещё и ещё настаивала в молитве:

      – Господи, помоги с овощами! Теперь с кредитом и вовсе оголодаем, а с овощами продержимся. Помоги, Господи, и прости грехи вольные и невольные рабе Твоей Татьяне со чадами. Аминь. И саженец помоги купить. Тоже аминь.

      Так лето подвинулось и до августа, картошка пошла сохнуть, хоть и таскали воду ребятишки каждый день, поливали и ублажали свои грядки. А вот ведь! Сохнет.