Кавказский синдром. Ольга Карпович
Читать онлайн книгу.
разруху и смерть. И многие молодые ребята, не сумевшие вернуться назад, оставались здесь, в России, в поисках лучшей доли. Как правило, на попечении таких вот теток-любовниц. Это было лучше, чем возвращаться туда, где, пожалуй, не оставалось больше ничего из прошлой жизни. Лучше для многих. Но Мовлади искренне презирал подобных новоявленных альфонсов, твердо про себя зная, что мужчине не место у бабы под юбкой. Даже если у этого мужчины не осталось больше ничего, ни прав, ни голоса, ничего, кроме его ничтожной жизни.
Вот, теперь все было позади, и он, наскоро попрощавшись с надоедливой проводницей, поспешил влиться в толпу. Москвичи мало изменились – это он понял сразу. Все те же хмурые, озабоченные рожи, меряющие тебя оценивающим взглядом. Каждый норовит опередить, оттолкнуть, подставить.
Ему странно было вспоминать, что раньше, в те годы, когда он жил здесь, москвичи не вызывали у него такого острого отторжения, была ведь у них компания однокурсников, довольно дружная. Была даже и русская девушка Юля, симпатичная блондиночка-хохотушка, с которой у него сложилось что-то вроде романа. Был ли он тогда слеп, по-мальчишески наивен? Или это события последних двух-трех лет его так круто перетряхнули? Теперь же он не мог воспринимать окружающих его людей иначе, чем тупых, бездумных насекомых, спешащих в вечном потоке движения, единственная цель которого не останавливаться, не оглядываться, не думать.
«Люди не изменились, это я изменился, – понял он, прислонившись лбом к мутному окну автобуса. – И город, город изменился неузнаваемо».
Тогда, в середине девяностых, Москва была как провинциальная девка, неожиданно избавленная от необходимости изображать скромность и чопорность. Цепляла на себя все подряд – лишь бы поярче, повеселее! Заново отмытые после запустения советского времени раззолоченные и выбеленные церкви мирно соседствовали с аляповатыми, кое-как намалеванными рекламными плакатами; в витринах магазинов ухмылялись с обложек полуголые девахи, а в парках еще глядели с покосившихся щитов буквы выцветших лозунгов. Таким этот город тогда и запомнился ему – эдакой развеселой цыганщиной, избыточностью, чрезмерностью. Всего – слишком.
Теперь Москва стала другой – респектабельной, причесанной, светской. Научилась выдерживать правильный тон, появился и какой-никакой вкус… Любого приезжего теперь город окатывал враждебностью, указывал ему на его место. Вылизанные улицы теперь будто шипели, поджав губы: «Ты – чужой! Мы никогда тебя не примем! Убирайся в свой зверинец!» Впрочем, это все наверняка просто нервы, излишнее напряжение и усталость.
Часы на руке запищали, обозначая время предвечернего намаза. Закрыв глаза, он прошептал его беззвучно.
Дребезжащая электричка унесла его в пригород, где как раз ничего не изменилось, словно и не было этих пролетевших лет… Все те же посеревшие, покосившиеся домики, грязь, распутица; разбитые, раздолбанные дороги. Разве что