Эхо эпохи. Мемуары. Вилен Визильтер
Читать онлайн книгу.
как же, встречался. Встречались и Печорины, и Онегины, и Базаровы. Этот хоть призывал землю пахать. А ведь были вроде Чернышевского: «К топору зовите Русь!» Призвали. И сами первые положили головы на плаху под этот топор. Ну да ладно. Бог с ними. Идемте лучше париться.
С наПАРником мне здорово повезло. Ах, как же он отхлестал меня березовым веником – каждую косточку просчитал. Я из парной выпорхнул как на крыльях. Легкость в мыслях и в теле необыкновенная. А потом мы пили душистый чай из сибирских трав. Таких чаев не пробовал я сроду. Из репродуктора доносилась незамысловатая музыка, которая совершенно не мешала неторопливой беседе. И вдруг он вскочил, подбежал к репродуктору и врубил на полную мощность. Пел Высоцкий свою знаменитую песню «Растопи ты мне баньку по-белому». И когда зазвучал куплет:
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь, —
Максим Максимыч утопил лицо в огромных ладонях и, не шелохнувшись, прослушал песню до конца. Потом подошел к репродуктору и вырубил звук. И, словно откликаясь на мой безмолвный вопрос, ответил:
– Эта песня про меня. Мои предки переселились из Малороссии в Сибирь еще при Столыпине. Отсюда и фамилия Гай. У нас в доме хранилась старая бандура – украинский народный музыкальный инструмент. Мой предок был талантливым бандуристом. Особенно проникновенно он исполнял украинскую народную песню: «Выйды, коханая, працэю зморэна, хочь на хвылыночку в гай» – «Выйди, любимая, уставшая после трудной дневной работы, хоть на минуточку в сад».
Так за предком моего визави слово «Гай» и приклеилось, стало кличкой, а потом и фамилией. В Сибири переселенцы столыпинского призыва прижились, пустили корни и стали крепкими, преуспевающими земледельцами. Кормили хлебом чуть ли не всю Россию и пол-Европы. Но затем грянула революция, экспроприация, коллективизация, и Максим Гай из кормильца и всеми уважаемого человека превратился в чуждый элемент. Он никак не мог понять, почему он, всю жизнь трудившийся от зари до зари, должен все свое состояние отдать каким-то голодранцам, бездельникам, лоботрясам. И в припадке беспросветного отчаяния Максим Гай сжег и зерно, и скотину. От ГУЛАГа или даже расстрела его спасла преждевременная смерть. Слава Богу, хоть умереть дали в своей постели. Местная власть смирилась с тем, что контра ушла от возмездия, но запомнила. Крепко запомнила. Уже после страшной кровопролитной войны, когда на деревне остались, можно сказать, одни бабы да недокормленные пацаны, сразу после вручения аттестата зрелости на выпускном вечере взяли Максима Гая-младшего как сына злейшего врага народа. От голодной смерти в лагере его спас… Николай Петрович Старостин. Да, тот самый знаменитый спартаковец, кумир всех советских пацанов. Однажды, когда Максим превратился уже в живые мощи, и его шатало, как жалкую былинку на ветру, Николай Петрович Старостин, который заведовал лагерным пищеблоком, незаметно сунул ему в карман пайку хлеба. А ведь за такой жест милосердия могли и к стенке поставить.
Максим эту пайку до последней крошечки