– Милый мой, я говорю это не вполне серьезно. Но должен признаться, что с трудом выношу своих родных. Вероятно, все дело в том, что никому из нас не нравится, когда другие обладают теми же недостатками, что и мы. Я весьма сочувствую буйству английских демократов, клеймящих то, что они называют пороками высшего общества. Народные массы считают, что пьянство, глупость и безнравственность должны быть исключительно их прерогативой, и поэтому, когда любой из нас оказывается ослом, он залезает на их территорию. Когда бедняга Саутворк предстал перед судом на бракоразводном процессе, народное возмущение было поистине грандиозным. Однако я не думаю, что хотя бы десять процентов пролетариев живут честно.

      – Я не верю ни единому твоему слову. Более того, Гарри, ты тоже наверняка не веришь.

      Лорд Генри погладил свою каштановую эспаньолку и тростью из черного дерева с кисточкой постучал по носку лакированного ботинка.

      – Ты англичанин до мозга костей, Бэзил! Уже второй раз я от тебя это слышу. Если кто-то высказывает истинному англичанину некую идею – опрометчивое, надо заметить, дело, – тот даже не пытается понять, верна ли сама идея. Для него важно лишь одно: верит в нее говорящий или нет. Однако же ценность идеи не имеет никакого отношения к искренности человека, ее высказавшего. В сущности, вероятность такова, что чем менее искренен человек, тем чище в интеллектуальном плане его идея, поскольку в данном случае к ней не будут примешиваться его намерения, желания или предрассудки. Но я не собираюсь обсуждать с тобой политику, социологию или метафизику. Людей я люблю больше принципов, а людей беспринципных люблю больше всего на свете. Расскажи мне о мистере Дориане Грее. Как часто вы видитесь?

      – Ежедневно. Я был бы несчастлив, если бы не видел его каждый день. Он мне абсолютно необходим.

      – Поразительно! Мне казалось, тебя не волнует ничего, кроме твоего искусства.

      – Теперь он и есть мое искусство, – со всей серьезностью сказал художник. – Иногда я думаю, Гарри, что в мировой истории существуют лишь две эры, которые по-настоящему значимы. Первая – это появление нового средства в искусстве, а вторая – появление новой личности для искусства. Когда-нибудь лицо Дориана Грея станет для меня тем же, чем было изобретение масляной живописи для венецианцев и лицо Антиноя для поздней греческой скульптуры. Я не просто пишу его, рисую, делаю наброски. Без этого, конечно, не обходится. Но он значит для меня гораздо больше, чем модель, натурщик. Я не стану тебе говорить, что я недоволен портретом или что красоту Дориана Грея не может передать искусство. На свете нет ничего, что искусство не могло бы передать, и я знаю, что с тех пор, как мы с ним встретились, я сделал много хороших работ, лучших в своей жизни. Но каким-то странным образом – не знаю, понимаешь ли ты меня, – его личность подсказала мне совершенно новый стиль в искусстве и совершенно новую манеру живописи. Теперь я иначе смотрю на вещи и думаю о них по-другому. Я могу воссоздать жизнь способом, который раньше был от меня скрыт. «Мечта о форме в дни раздумий»Скачать книгу