Соланж никогда не хотела ребёнка. Она признавала за собой долг произведения потомства (хотя с Огюстеном никак не удавалось зачать) и, несомненно, с помощью кормилиц и слуг, вполне справилась бы с задачей воспитания наследников, которых так ждали Форнье и Эскарлетты.

      Но ещё в детстве, в отличие от сестёр, которые с удовольствием одевали лупоглазых фарфоровых кукол, поучали их и журили, Соланж уделяла внимание лишь своим нарядам. Она считала, что сёстры чересчур охотно принимают Евино проклятие.

      Руфь идеально подходила ей: уже способная позаботиться о себе и сознавать превосходство господ, не ожидая от них взамен почти ничего. Покладистая, охотно выполняющая любые поручения, Руфь озарила жизнь Соланж. И в отличие от юного Эскарлетта она не была бесценной, но всё же – ношей. А если Руфь их разочарует, то всегда можно найти покупателей.

      Соланж наряжала Руфь, как её сёстры – своих кукол. И хотя платья были довольно незатейливы, но отделаны лучшим кружевом из Антверпена. А шляпка из блестящего коричневого шелка прекрасно подходила к тёмным глазам девочки.

      Поскольку Руфь знала французский, Соланж предположила, что она была из семьи прислуги в господском доме. Но никогда об этом не расспрашивала: её Руфь родилась в тот день, когда получила своё имя.

      В один из тихих вечеров, пока Соланж ещё не закрыла ставни от ночной прохлады, задумчивая Руфь сидела у окна, разглядывая город. В мягком сумеречном свете она казалась загадочной африканкой, такой же дикой, как её родной континент, и столь же уверенной в себе, как королева какого-нибудь племени.

      – Руфь, cherie![5]

      – Oui[6], мадам!

      Милее и покладистее собеседницы Соланж и придумать не могла. Руфь восхищала теми чертами характера, которые Соланж больше всего ценила в себе самой. Девочка сопровождала свою госпожу на балы и в театр, устраиваясь где-нибудь в уголке, пока не подходило время возвращаться домой.

      Скрашивая печальное одиночество Соланж, Руфь тихо садилась на пол, прижавшись к ногам своей госпожи. Той казалось, что этот ребёнок, проникнув в её мысли, видит побережье Сен-Мало, которое она так любила: скалистые берега и неприступную дамбу, защищающую жителей города от зимних штормов.

      С Руфью Соланж могла позволить себе быть естественной. Не скрывать страха. Плакать. Можно даже было по-женски предаться молитве, которая каким-то образом всё наладит.

      Она увлеклась чтением модных романов. Подобно чувствительным романистам, Соланж понимала, что современный XIX век утратил вещи куда более дорогие, чем то, что осталось, что развитие человеческой цивилизации перевалило свой пик и сегодняшний день ничем не лучше вчерашнего. Душа её поблекла и измельчала от пошлого окружения, банальных разговоров и бесчисленных ударов судьбы. Ежедневные лишения осаждённого города перед лицом смерти стали слишком обыденными.

      Капитана Форнье перевели в форт Вилье, самый крупный из фортов в окрестностях города. Бунтовщики то и дело пытались пробиться через заградительный огонь батарей, но терпели неудачу и