Суперигра. Ник Форнит
Читать онлайн книгу.
с мыслью, что он и был моим отцом. И он был единственным, кто звал меня звукосочетанием Туюм. Мать же называла его Гизак, а ко мне она не обращалась вообще, только окликала. Ее тоже очень редко называли по имени, и я только раза два слышал его: Нази. Я старался не упустить случая отплатить отцу чтобы как-то отвадить быть со мной настолько грубым. Как только начиналась характерная возня с моей матерью, я принимался визжать особенно мерзко. Меня пробовали выносить на улицу, но я быстро отучил их делать это, со всей изощренностью моего тысячелетнего опыта придумывая последующие неприятности. Я надеялся, что отец вскоре начнет избегать меня, но происходил обратный процесс. Он все больше обращал на меня внимание и привязывался ко мне. Как-то он, довольно отрыгивая после перепавшей ему обильной еды, направился ко мне, по дороге добродушно поддав мать под зад с такой силой, что та вылетела за пределы моего обзора. Он поднял свой толстенный как булава палец, взведя его другой лапой, обнажил звериные клыки в игривом оскале, и поднес свою катапульту к моему носу. Я вовремя мотнул головой в сторону, и он промазал. Это потребовало напряжения всех моих способностей, но к тому времени я уже достаточно разработал мышцы. Отец застыл в глубоком изумлении, и я со страхом последствий насчитал семьдесят гулких ударов его сердца, пока он снова пошевелился и насмешливый оскал сменился озадаченными в дудочку губами. Я смотрел на него пристально, не моргая, и он тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Он с любопытством снова взвел катапульту и медленно приблизил ее к моему носу. На этот раз я не успел отклонился, и булава оглушила меня по уху. Было очень больно, но я не заплакал и смотрел прямо в его вытаращенные глазищи. Я давно уже знал самое ходовое ругательство этого племени, и теперь громко и старательно воспроизвел его. Отец хрюкнул, высоко задрал на лоб надбровную щетину, посмотрел на меня с явным испугом и пропал из поля зрения осмысливать ситуацию. С этого дня обидные игры и сюсюканье прекратились. Когда со мной хорошо, то я и я стараюсь вести себя дружественно. Я перестал мелко гадить, и наши взаимоотношения обрели вполне паритетные принципы примитивной дипломатии. Постепенно в атмосфере нашего жилища образовался оттенок новой жизни. В тупой и однообразной повседневности возникло нечто новое и интересное, что олицетворял я. Отец часто водил ко мне приятелей послушать, как я выговариваю то ругательство. Он подносил к моему носу палец, – теперь это был наш условный знак, и я не подводил, радуя публику отчетливой дикцией крепкой пещерной лексики. Я часто слышал, как говорили обо мне, привирая поразительные подробности. Например, что у меня такой взгляд, что может присниться ночью в кошмаре. Возможно, что мой взгляд, действительно, не был взглядом ребенка, и я старался избегать смотреть в глаза. Так начала созревать легенда. Одним же из моих проклятий во все прожитые тысячелетия было тщеславие.