Когда Аврелия вошла, Атия села в постели и сделала попытку разгладить измятые простыни.

      – Аврелия, Публий! Как поживает мой маленький солдат?

      – Ба-бука! Ба-бука! – Публий бросился на ложе в бабушкины объятия.

      Аврелия ласково смотрела на их встречу, стараясь скрыть свое потрясение. Застать мать в постели в такой час уже само по себе достаточно необычно, но в темной комнате и в таком виде? Прошло семь дней с их последней встречи, а Атия постарела лет на десять, если не больше. Тусклое освещение не могло скрыть ни ее серого лица, ни того, что ее остро очерченные скулы не были, как обычно, припудрены охрой. Черные волосы, обычно убранные назад, теперь свисали безвольными прядями с обеих сторон осунувшегося лица.

      – Как ты себя чувствуешь, мама? – спросила Аврелия, злясь на тупость своего вопроса.

      Тусклая улыбка.

      – Уже лучше, но также и хуже. С помощью богов выздоровею. – Атия поворошила волосы Публия. – Хочешь сладкий пирожок, мой маленький солдатик?

      – Да! Да!

      – Тогда беги на кухню. Спроси повара, есть ли у него что-нибудь для тебя.

      Аврелия пропустила сияющего Публия, после чего вошла в спальню матери и сморщила нос от отвращения.

      – Здесь так душно… Когда ты последний раз тут проветривала? Не стоит весь день проводить здесь. Выйди во двор. Сегодня чудесное утро. От свежего воздуха тебе станет лучше.

      Не сказав ни слова, Атия скинула одеяло и свесила ноги к полу. Они тоже похудели.

      Внезапно Аврелия ощутила себя старой. Заметила мать или нет, но их отношения изменились. Теперь она заботилась об Атии, а не наоборот. Чем бы ни кончилась болезнь матери, их роли не станут такими, какими были прежде. Это естественное развитие отношений между родителями и детьми, поняла она, но не то, чего хотелось в настоящий момент. Аврелия дала Атии руку, и вместе они вышли из дому. Дневной свет не прибавил матери привлекательности, и дочь пыталась подавить тревогу. Мешки под глазами у женщины были глубоки, как кратеры, она согнулась и не могла идти выпрямившись. Вряд ли что-то серьезное, говорила себе Аврелия. Мать крепка, как скала, она никогда не болела. Дочь подвела ее к деревянной скамейке по дорожке, выходившей через колоннаду в солнечный двор, любимое мамино место. Аврелия подозревала, что здесь мать думала о Фабриции.

      – Посмотри, солнышко по-прежнему сияет. Для тебя.

      – Ах, – прошептала Атия, и ее глаза осветились. –