Ужели месть слепит тебя настолько?

      А не настолько страх слепит царя,

      Что он себе спасенья ожидает

      От женщины, которую обидел?

      Что подослал тебя…

      Улещивать…

      Мне отрекаться надобно от сына,

      Что из могилы вызвало мне чудо?

      И отрекаться для чего? В угоду

      Всеродного убийцы моего?

      Мне избегать господнего спасенья

      От материнских скорбей и печалей,

      Ниспосланного свыше наконец?

      …

      Не убеждай, а выслушай меня!

      Не выслушав, ты не уйдешь, владыко!

      Ох, наконец вздохнула грудь свободно,

      Мне, наконец, пришлось излить всю желчь,

      Под сердцем схороненную… Скажи,

      Кто заживо зарыл меня в могилу,

      Со всею силой свежею моей

      И девственным волненьем юных персей?

      Кто отнял сына милого от лона

      Под нож убийцы? Не найдешь ты слов

      Для передачи всех моих страданий,

      Когда меня бессонница томила

      Ночами долгими при блеске звезд,

      Когда платила я за каждый час

      Тоскою и горючими слезами.

      Настал день и спасения и мести:

      Мне мощь влагает в душу всемогущий!

      Не мнишь ли ты…

      Он у меня во власти: только слово,

      Одно вот слово – и ему конец!

      За ним-то он послал тебя, владыко!

      Все на меня – и Русь и Польша – смотрят.

      Признай теперь я сыном Иоанна

      Царевича – ему удастся все;

      А не признай – все словно в воду канет.

      Вот почему кто и когда поверит,

      Чтобы, как я, обиженная мать

      От подлинного сына отреклася?

      С убийцею семейным по согласью?…

      Скажу другое слово – целый мир

      Отступит от обманщика. Не правда ль?

      Вот это слово вам теперь и нужно;

      И услужить могу я Годунову!

      Нет, не царю – отечеству всему:

      Ты от войны спасла бы государство

      Правдивым словом. Ты сама, царица,

      Не можешь в смерти сына твоего,

      По совести и чести, сомневаться.

      Я плакала об нем шестнадцать лет,

      А мертвым не видала; да и в смерти

      Его затем лишь только убедилась,

      Что все сказали… что мне было тяжко.

      Теперь молве всеобщей, да и сердцу

      Я верю, что мой сын не умирал.

      В сомненье заблудившимся не должно

      Переступать прямых путей господних.

      Но если б я под сердцем не носила

      Его, теперь под сердцем мщенье носит

      Его же. Я того усыновляю,

      Кого мне возродили небеса.

      Несчастная!