Отчёт перед Эль Греко. Никос Казандзакис
Читать онлайн книгу.
быть, это и есть Рай, – где детей выращивают, словно алые маки. Время от времени какой-нибудь отец входит в Рай, срывает ребенка и приносит его домой. Я снова и снова прокручивал это в мыслях и не особенно верил этому. А мать и тетки либо не отвечали мне, либо рассказывали сказки, но я понимал больше, чем они думали, больше, чем я сам думал, и не верил тому.
А когда однажды в ту пору умерла наша еще молодая соседка госпожа Катина, и я увидел, как ее выносят лежа лицом кверху из дому, а следом идет множество людей, как они сворачивают в узкую улочку и исчезают там, мне стало страшно. «Почему ее взяли и ушли? – спрашивал я. – Куда ее несут?» «Она умерла, умерла», – отвечали мне. – «Умерла? Что значит “умерла”»? Но никто мне не объяснил этого. Я забился в угол, за диван, взял подушку, уткнулся в нее лицом и принялся плакать. Не от жалости и не от страха, а оттого что не понимал. Однако спустя несколько лет, когда умер мой учитель Красакис, смерть уже не захватывала меня врасплох, я словно понял, что это такое, и больше уже не спрашивал.
Эти две вещи – рождение и смерть – стали самыми первыми таинствами, взбудоражившими мою детскую душу. Я стучался нежным кулачком в обе эти закрытые двери, чтобы мне открыли, и видел, что помощи ждать не от кого. Все либо молчали, либо смеялись надо мной. Все, что я мог узнать, мне предстояло узнать самому.
Мало-помалу плоть пробуждалась, мое царство, созданное из предчувствий и облаков, становилось осязаемым, я слышал на улице слова, не понимая ясно их смысла, но некоторые из них казались мне обладающими таинственной запретной сущностью. И вот я отбирал эти слова, откладывал их в уме и то и дело повторял их про себя, чтобы не забыть. Но однажды, забывшись, я произнес одно из этих слов вслух, мать услышала и испуганно вздрогнула.
– Кто сказал тебе это гадкое слово? – закричала она. – Не смей повторять его!
Она пошла на кухню, взяла тертого перцу и хорошенько натерла мне рот. Я кричал, во рту пылало, но тайком я поклялся, ей назло, говорить их, говорить эти слова, хотя и про себя. Потому что, произнося их, я испытывал сильную радость.
Но с тех пор всякое запретное слово жгло мне рот и пахло перцем. Еще и теперь, спустя столько лет, после стольких прегрешений.
В те давние времена зрелость пробуждалась в наших краях очень поздно, пунцово-красная от стыдливости, и старалась скрыться за всевозможными масками. Первой из таких масок стала для меня дружба, страсть к неприметному, самому неприметному из моих соучеников – низенькому, толстому, кривоногому, с тяжелым атлетическим телом, без каких бы то ни было духовных запросов. Каждый день мы обменивались пылкими письмами, а в те дни, когда письма от него не было, я испытывал тоску, зачастую даже плакал. Я бродил у его дома, тайком наблюдал за ним, и при появлении его у меня прерывалось дыхание. Плоть пробудилась, не осознав еще, какое лицо придать своему желанию, – она даже еще хорошенько не осознала, в чем состоит отличие мужчины от женщины. Однако мне казалось значительно менее опасным и более удобным общение с мальчиком,