Музыка «совершает насилие над человеческой психикой», перефразировала Лада когда-то давно прочитанную фразу Чайковского. Хм… Насилие… Она бы не назвала это так, хотя… Музыка заставляет чувствовать даже если ты этого не хочешь. Музыка захватывает тебя, увлекая в непонятный и таинственный мир, мир эмоций, мир, повествующей на языке, который невозможно записать иным способом. Внеземном языке. Так всегда казалось Ладе. Но разве можно быть уверенным, что ты окажешься в том же самом «мире», что и другой человек, который слушает ту же самую музыку? Встретитесь ли вы в одном мире, или окажетесь в разных? Почему этот воображаемый (осязаемый) мир именно такой, а не какой-нибудь иной? Как поймать его, как описать другим, если это… непереводимо? Но ужасно, ужасно захватывающе. Боже! Лада глядела на исчезающие вдали картины, или… или стояла одна на заброшенной улице? Было темно, и на фоне иссиня-черного неба возникали силуэты небольших домов, а покачивающиеся на ветру ветви кустарника, свисающие с палисадника, казались несколько зловещими. Дом, у которого она стояла, был одноэтажным, с побеленными известкой фасадами и двумя сиротливыми окошками, обрамленными выкрашенными в голубой наличниками, с которых местами уже осыпалась краска. За пыльными стеклами стояли какие-то горшки, а за ними – уложенные неровными складками клетчатые шторки. Лада посмотрела вверх, и ее обдало ночным холодом, а там, высоко-высоко сияли лучистые звезды в небе, подернутом бледно-зеленоватым свечением. Лада вдохнула свежий воздух всей грудью. Что бы мог значить этот дом? Где она могла его видеть, и где… где все люди? Почему она всегда оказывалась в заброшенных местах? И почему эти картины были столь живыми? В то время, как настоящая жизнь казалась ей столь далекой от реальности, в которой она так жаждала очутиться, но никак не могла попасть.