глава 7 Райл

      Передо мной снова мерцала голубая сфера. Сегодняшний день начался еще вчера.

      Вместе с Эйслетом мы пошли в его мастерскую, и я заставила его вытащить все работы.

      Рассматривала их и так, и эдак. Вставала, приседала. Отходила подальше и смотрела почти вплотную, делая «монгольские» глаза, заставляя цвета расплываться. Что я хотела увидеть таким образом?

      – Ну что? – Спросил Эйслет, стоящий за моей спиной.

      Я выпрямилась, поворачиваясь к нему и вдруг в этом повороте, что-то мелькнуло в моей голове. Именно в голове. Какое-то воспоминание. Очень, очень хорошо знакомое, но немного подзабытое.

      Выставив левую ладонь навстречу Эйслету, я прижала палец к губам. Он замер. А я скосила глаза на рисунки. Здесь. Сейчас. Я медленно повернула голову, а потом резко отвернулась. И снова что-то пронеслось на краю сознания, огладило теплом и растворилось без остатка. Я зарычала от досады.

      Эйслет проклял тот час, когда предложил мне полюбоваться своими картинами. Я совсем его загоняла, заставляя убирать одни холсты и приносить другие. Я крутила их, меняя верх и низ. Составляла рядом, подбирая по линиям.

      Приятель мой успел дважды сгонять помощников за водой, прежде чем я устало махнула рукой и сказала.

      – Шабаш. Ставь все на место.

      Я передавала Эйслету плотные листы, а он составлял их по, одному ему, понятному, принципу.

      Один из листов Эйслет поставил отдельно. На самую верхнюю планку.

      – Это моя любимая. – Стесняясь? сказал Эйслет в ответ на мой, вопросительный, взгляд.

      Я посмотрела на картину внимательнее, пытаясь понять, что можно любить в этих странных пятнах. И вдруг… увидела…

      Светильник имел небольшой дефект, и дифракция лучей образовала чёткий круг, который падал точно на середину рисунка. И в этом круге три длинных кривых пятна разного цвета. Каждое пятно перечёркнуто тонкими вертикальными линиями.

      – Троица. – Выдохнула я.

      – Что? Кто?

      – Троица. – Повторила я и повернулась к Эйслету. – Ты невероятное существо.

      И снова я сидела перед сферой. Одна. Выгнала всех, даже Красавчика. Он показал мне «остановить» и «продолжить», поставил чашку с водой и исчез.

      Я смотрела чужие сны и ничего не понимала, пока не поняла, что смотреть их просто бессмысленно. Они должны сниться. Почему мы не можем вспомнить большинство своих снов? Именно потому, что, то, что во сне просто и естественно, наяву теряет всякий смысл. Ведь в реальности пустота не может быть чем-то еще, а во сне это в порядке вещей. Мы можем встать на порхающий лепесток и воспарить над миром, ничуть не удивляясь. Во сне мы можем смотреть на кошку и понимать, что это дракон, или, даже, ты сам. И это очень важная информация. Просто мы не можем её прочесть правильно.