Ему выдали метлу и чёрную робу. У всех здесь было по метле и по чёрной затасканной робе, то есть рясе. Мальчик знал: это называется ряса, но чувствовал он себя арестантом. Он думал утром, когда надевал её поверх своих ещё хороших, ещё дворцовых штанов; он думал вечером, когда запихивал её в шкаф, а нужно было, конечно, вешать. Думал и скрипел зубами, казалось, зубы скоро сотрутся и выпадут от таких скрипений. Думал, а можно ли подхватить от этой гадости грибок, клещей и блох?

      Мальчик ходил в баню, ходил так часто, как только ему позволяли, а потом понял: никто не следит, и стал ходить каждый вечер. Все молились, а он мылся.

      Над ним смеялись, но он не слушал. Грех не отмыть водой, говорили ему, но не в глаза, а в спину. А если в спину, то можно не слушать, так? Все эти недели, по началу мальчик зачеркивал дни, потом перестал, все эти недели он был один. Он ходил на уроки, он поднимался по узкой лесенке со стёсанными каменными ступенями в холодную трапезную, он мёл чертову площадь, площадь с видом на большой мир, и площадь перед безликим черным храмом.

      – Мети, мети, цесаревич! – услышал мальчик. Оборачиваться он не стал.

      Придурки, понял мальчик. Здешние дети его ненавидели. Все они были сиротами, все они жили здесь куда дольше чем он, и считали это место своим, а его лишним, глупым, сытым дворянчиком.

      – Шо тебя папка листья грести не учил? – придурок не унимался. Он подбирался всё ближе и ближе, видимо, думал, что его не слышат. Придурок. Что с придурка взять? Мальчику даже оборачиваться не нужно было, он всё слышал, а что не слышал в луже подглядел. Их пятеро. Тот, что лезет, тощий и длинный, выше мальчика, старше мальчика, он у них за главного. Он у них силач. Таких силачей мальчик не боялся, да он их всех не боялся! Чего бояться-то?

      – Куда ему? – влез второй. Второго мальчик тоже узнал по голосу. Он гундосил, и на уроках чихал. Всё время чихал, и кашу свою он ел с соплями. – Нашему кудрявчику небось сто слуг носик платочком промокали да шнурочки бантиком завязывали, чтоб не жало.

      – Отвечай, когда к тебе старшие обращаются! Учил?!

      А первый злится, отметил мальчик. Ну пусть злиться, что мальчику его злость?

      – Нет, – отрезал мальчик. Может они уберутся уже? «Не уберутся же!» – понял мальчик да с каким-то зловещей радостью. Они драки хотят, значит будет им драка! Мальчик принялся ещё усерднее царапать прутьями плиты.

      – А ты представь, что это меч, – подсказал третий почти любезно. – Как там твоя поблескушка называется? Цвайхерпыг? Цвейпурпыг?

      – Не ломай язык! Эту дрянь в народе кошкодёром кличут, – снова влез длинный, он у них ещё и за умного. Остальные принялись одобрительно гукать и хмыкать. —Знаешь, сколько добрых людей из-за неё полегло, а княжич? – выплюнул длинный.

      – Цвайхендер, – оборвал его мальчик, перехватил метлу и зыркнул на умника. Умник от неожиданности отшатнулся