Сорвал звезду – нашпиговал тоскою.

      Она кололась, и все кричали: «Брось!»

      Но слушать я не стал и правою рукою

      Метнул обратно в небо, чтоб где-то взорвалось.

      Иссохшая листва слетала вниз с деревьев,

      И где-то за кустами визжал бездомный кот.

      И то была вся жизнь, а может быть, мгновенье,

      Которое вонзилось в кристальный небосвод.

      И все мои друзья, и все мои подруги

      Сводили счеты с ночью, повисшей на губах,

      А я стоял один, не пряча свои руки

      И блеска алой крови не пряча на руках.

      Захлопнулись аптеки, на трассах – пустота.

      Что начиналось с крика – кончалось в тишине.

      Я шел по бездорожью – навстречу красота:

      Мигающая лампа в распахнутом окне.

      А после трупы, трупы – до самых южных вод…

      И девушки, и дети, и взрослые мужчины.

      Их кровь полировал трепещущий восход,

      Который не вставать не усмотрел причины.

      И кто-то, но с другой неведомой планеты,

      Схватил меня рукою – бежать не удалось.

      Метнул меня в другое неведомое небо,

      А я кричал безумно: «Не надо! Лучше брось!»

      Нет, это не волна, пожалуй, только всплеск.

      Ты любишь кабаре, мне нравится бурлеск.

      Ты детство провела в предместьях Парижа.

      Я жил через Ла-Манш, а мог бы жить и ближе.

      Ты говоришь: в Европе не как в России – тесно.

      Я видел, как боролись за в очереди место.

      Ты выросла на джазе, потом пришел нью-вейв,

      А я плевал на это – мне нравится Ник Кейв.

      Пока ты покоряла в Европе где-то сцену,

      Я возле школы ждал свою подругу Лену.

      Мы нежно обнимались, клялись в святой любви

      И за полночь гуляли, нам гасли вслед огни.

      Она была ребенком невымышленных бед.

      Родителей не знала; и ела на обед

      Картошку и тушенку, ну, может быть, компот,

      А ты через Ла-Манш клала оливки в рот.

      Мы медленно живем, но быстро забываем,

      Чем жили день назад, к чему упорно шли.

      Я Лену проводил до красного трамвая,

      Она исчезла где-то за бортом суеты.

      Тебе так не идет ни пасмурное небо,

      Ни эти остановки, ни узкие мосты.

      Ты кажешься себе довольно-таки смелой,

      А я кажусь таким, какой казалась ты.

      Все это не напрасно: ты любишь веселиться,

      А я люблю, когда под боком тихий смех,

      И я мечтал всегда в кого-нибудь вселиться.

      А может быть, в тебя? Ну почему же нет?

      Не думал, что таким быть может декаданс.

      Изгибы твоих ног