Любовь юного повесы. Элизабет Вернер
Читать онлайн книгу.
й за стаей птиц, был высок, коренаст. Черты его лица отличались выразительностью, которую подчеркивали белокурые волосы и голубые глаза. Но точно какая-то тень омрачала его лицо, а высокий лоб изрезали более глубокие морщины, чем это обычно бывает у людей его возраста. Он носил мундир, но и без того по одной выправке в нем сразу угадывался военный.
– Осень, и птицы улетают, – протянул он, указывая на вереницу птиц. – Наступает пора увядания и в природе, и в нашей жизни.
– Ну, в твоей еще нет, – возразил его собеседник. – Ты еще только на середине жизненного пути, в самом расцвете сил.
– По годам – да. Однако мне кажется, что я состарюсь гораздо раньше других. Я частенько чувствую себя совершенно по-осеннему.
Другой господин – в штатском, среднего роста и тщедушный, по-видимому, немного постарше военного – недовольно покачал головой. Рядом с сильной фигурой соседа он казался почти незаметным, но его бледное лицо с резкими чертами выражало холодный расчет и спокойствие, а саркастически сжатые тонкие губы заставляли предполагать, что за аристократической сдержанностью скрывается и еще кое-что достойное внимания.
– Ты слишком серьезно относишься к жизни, Фалькенрид, – сказал он с неодобрением в голосе. – И вообще ты странно переменился в последние годы. Никто из видевших тебя в былые времена молодым, жизнерадостным офицером не узнал бы тебя теперь. И отчего, скажи на милость! Тень, омрачившая когда-то твою жизнь, давно исчезла; ты – солдат и телом, и душой, тебя отмечают при каждом удобном случае, в будущем ты можешь рассчитывать на солидный пост, и, что главное, ведь сын остался с тобой.
Фалькенрид ничего не ответил; скрестив руки, он продолжал смотреть вдаль. Его собеседник продолжал:
– За последние годы мальчик стал просто красавцем; я был поражен, когда увидел его. К тому же ты сам говоришь, что у него необыкновенные способности, а в некоторых отношениях он почти гениален.
– Я предпочел бы, чтобы у Гартмута было меньше способностей, зато больше характера, – сказал Фалькенрид почти жестким тоном. – Писать стихи, изучать языки – это ему семечки, но что касается серьезных наук, он оказывается позади всех, а в стратегии буквально ничего не смыслит. Ты не можешь себе представить, Вальмоден, к какой строгости мне постоянно приходится прибегать.
– Боюсь только, что ты немногого добьешься этой строгостью. Разумнее было бы последовать моему совету и отправить его в университет, для военной службы он не годится, ты же сам это видишь.
– Он должен годиться! Это единственно возможное поприще для такой своевольной натуры, которая не признает никаких авторитетов и любую обязанность воспринимает как притеснение. Университет и студенческая жизнь приведут Гартмута к полной распущенности, сдержать его может только железная дисциплина, которой он волей-неволей должен будет подчиняться на службе.
– Пока – да, но долго ли она будет в состоянии сдерживать его? Не обманывай себя на этот счет. К сожалению, это наследственные задатки, которые можно подавить, но не искоренить. Гартмут и внешне точный портрет матери: у него ее черты, ее глаза.
– Да, – угрюмо проговорил Фалькенрид, – ее темные, демонические, огненные глаза, которым все покорялось.
– И которые были твоей погибелью, – прибавил Вальмоден. – Как я предостерегал тебя тогда, как уговаривал, но ты ничего знать не хотел – эта страсть охватила тебя как горячка, я никогда не мог этого понять.
– Верю! Ты, холодный, расчетливый дипломат, тщательно взвешивающий каждый свой шаг, застрахован от таких чар.
– Твой брак с самого начала носил в себе зародыш несчастья. Эта женщина – иностранка, чужой нам крови, дикая, страстная славянская натура, бесхарактерная, лишенная всякого понятия о том, что у нас называется долгом и нравственностью, и ты со своими стойкими принципами, со своим тонко развитым чувством чести… мог ли привести к иному концу подобный брак? И тем не менее, мне кажется, ты все-таки продолжал любить ее до самого развода.
– Нет! Очарование исчезло в первый же год. Я все видел, но меня пугала мысль, что, решившись на развод, я выставлю напоказ свои домашние неурядицы, и я терпел до тех пор, пока у меня уже не оставалось выбора, пока… Но довольно об этом!
Он порывисто отвернулся и снова стал смотреть в окно; в его резко оборвавшейся речи слышалась с трудом сдерживаемая мука.
– Да, нужно было хорошо постараться, чтобы выбить из колеи натуру, подобную твоей, – серьезно заметил Вальмоден. – Но ведь развод освободил тебя от этих цепей, а с ними тебе следовало бы похоронить и воспоминание о них.
– Таких воспоминаний не похоронишь. Они постоянно воскресают в моей памяти, и именно теперь… – Тут Фалькенрид вдруг замолчал.
– Именно теперь? Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. Поговорим о чем-нибудь другом. Итак, ты третий день в Бургсдорфе? Ты надолго здесь?
– Недели на две. У меня в распоряжении очень мало времени, и ведь, собственно говоря, я только формально опекун Виллибальда, так как дипломатическая работа заставляет меня жить большей частью