Воробей, воробей,

      ты из лужицы не пей.

      Там ведь грязная водица —

      вдруг с тобой беда случится.

      Будет заворот кишок —

      не закончу я стишок,

      и не сложится картинка,

      как на ветке паутинка.

      Где другого воробья

      я тогда найду, ведь я

      не смогу, как ты, по веткам —

      я сижу в закрытой клетке

      и смотрю, как ты летаешь

      и про всё на свете знаешь:

      и про дождь, и про снежок…

      Вот и кончился стишок.

      Я вышел из дома и сразу увидел – зима.

      Но это лишь пух тополиный под ноги ложится.

      Сугробы из ваты заполнили площадь сполна,

      исправив ошибки зимы, что в глазах очевидца

      была лишь подобием. Падает, падает снег

      под ноги прохожим и липнет к ботинкам, рубашкам…

      Сгорает от спички случайной – так короток век

      слезы тополиной… И только замёрзнуть нестрашно.

      Обернусь на выходе из дома —

      кто-то следом шаркает за мной

      комнатными тапками – знакомый,

      может быть, а может быть, чужой

      кто-то заблудился в нашем доме

      и теперь пытается найти

      двери, за которыми знакомый,

      может быть, окажется. Стучит

      в первую попавшуюся – тихо.

      Никого. Ни звука. Дальше вниз.

      Вот стучит машинка – там портниха

      проживает – даже не стучись.

      Я ещё раз быстро обернулся —

      он в другой подъезд уже ушёл.

      Кто-нибудь откроет, кто проснулся…

      Вот куда-то звук его исчез.

      Тополя