Я сделала резкий вдох и проснулась. Джоанн – это ответ. Глупо было не догадаться: все, что касалось Тьмы, непременно вело к девочке. Ее песня – подсказка, послание от Него. Джоанн не сошла с ума, в этом я не сомневалась, а значит, она умела говорить с Князем. Я содрогнулась. Даже представить себе страшно. Но как она это делает? Нас разделяли тысячи километров, я упустила свой шанс еще раз поговорить с девочкой. А может, я сделала это нарочно, может, именно страх заставлял меня так настойчиво упрашивать Кристину увести Джоанн с собой. Я не знаю, я слишком устала, чтобы задумываться над проблемами, которые не могла решить. Произошедшее в театре – вот, что встало на первый план.

      Нам сказали, что взрыв устроили изгнанники. Нам сказали, что они хотели выплеснуть свою ярость на Объединения, показать, что с ними стоит считаться, хотели запугать нас. Я не верила в это, отказывалась принимать, не могла и думать, что Тени способны были напасть на невинных людей и устроить беспричинный террор. Но потом я вспоминала Льюиса и ту ночь. Мы взорвали башню, и никакие наши расчеты не помогли полностью избежать жертв. Я помню все до мелочей. И помню людей, которые шли со мной рядом – озлобленные и горящие ненавистью, они готовы были действовать даже жестче. Тот, кто потерял все, легко готов расстаться и с самим собой. Сколько таких людей может жить в Пустоши?

      Но если вина за взрыв лежала на изгнанниках, но это уничтожало все, чего добивалось сопротивление, и справедливо превращало нас в монстров. Какое же будущее нас ждет, если между охотниками, советниками и Тенями нет никакой разницы? Наверное, одна сплошная Пустошь, и кто знает, действительно ли это такой плохой вариант.

      Советники выступали с целой дюжиной речей, а Дарио и вовсе не сходил с экранов. Другие Объединения засыпали Город соболезнованиями и предложениями о помощи. Никогда я еще не видела такого единодушия среди Объединений. Кто-то обмолвился: «Изгнанники развязали войну, видит Пустошь, мы хотели по-хорошему!». От этих слов меня обдало холодом, я даже выглянула в окно, ожидая, что увижу десяток машин охотников, выезжающих за ворота. Но улицы пустовали. В Городе объявили траур: черные розы украшали каждое здание, а там, где все еще громоздились руины театра, землю покрывали белые лепестки – символ чистых невинных душ. Я смотрела, как на огромном экране башни Советов проплывают одни и те же изображения – утопающий в легкой дымке Город и белое пятно руин, которое отчего-то казалось ярче всего остального и при этом выглядело Пустотой, которая тянется, чтобы накрыть нас всех. Мне стало жутко, вывихнутая рука в плотной перевязи неприятно заныла, я хотела отвернуться и уйти, но картинка внезапно сменилась, и здание украсило скорбное лицо первого советника.