Безумная Евдокия. Анатолий Алексин
Читать онлайн книгу.
или горестной истерии.
– Ты бы одолжила мне свое чувство юмора, – как-то попросил я ее.
– У меня… юмор? Смешно! – сказала она. – Но свой собственный сбереги. Он помогает смягчать крайние человеческие проявления.
– Эти проявления всегда очень опасны, – сказала она в другой раз. – Потому что отрывают человека от людей и делают его одиноким.
– Не понимаю, – сознался я.
– Значит, виноват объяснявший! Мы часто излагаем то, о чем размышляли целые годы, так, будто и наш собеседник размышлял вместе с нами. И еще удивляемся: почему он не понимает нас с полуслова!..
Я любил, когда Надюша мне что-нибудь растолковывала: она делала это легко, не настырно. «Преподавай она в школе, все были бы отличниками», думал я.
– Вот и растолкуй мне… О вреде, как ты сказала, «крайних человеческих проявлений»!
– Верней, о бестактности их, – сказала она. – Это как раз очень ясно. Например… Когда слишком уж бурно ликуешь, не мешало бы вовремя спохватиться и подумать о том, что кому-то сейчас впору заплакать. А упиваясь собственным горем, не мешает подумать, что у кого-то в душе праздник, который, может быть, не повторится. Надо считаться с людьми!
И вот впервые Надя изменила себе. Ее тревога не знала границ, не могла щадить окружающих.
– Где же она… теперь? – повторила Надюша.
Потрясенный ее состоянием, я крикнул:
– Оля просто не вынесла. Всему есть предел!
Я сказал так, потому что именно они, те трое, все еще стоявшие за порогом, были причиной частых страданий и слез нашей дочери.
– Сейчас уже утро. А ее нет! Ее нет… Где же она?! Куда же она?.. – спрашивала меня Надя.
Она сама приучила меня чаще задавать сложные вопросы, чем отвечать на них. Поэтому я беспомощно повторял одну и ту же нелепую фразу:
– Не волнуйся, пожалуйста, Наденька. Не волнуйся!
А те трое были еще за порогом. «Виновники… главные виновники того, что произошло!» – мысленно повторял я.
Что именно произошло, я не знал. И неизвестность, как всегда в таких случаях, была самым страшным.
Огромная шляпа с обвислыми полями скрывала лицо Евдокии Савельевны.
Люся по-прежнему пряталась за спиной классной руководительницы, а Боря изучал каменные плитки у себя под ногами.
Наверно, я смотрел на них не просто с осуждением, а с ненавистью.
Евдокии Савельевне было пятьдесят четыре года: она называла себя «предпенсионеркой». Но ей можно было бы дать и пятьдесят семь лет и тридцать девять: она была, как говорят, женщиной без возраста.
Поскольку Евдокия Савельевна раз и навсегда решила, что внешность и годы значения для нее не имеют, она и одежде никакого внимания не уделяла. Поверх модных, где-то впопыхах, случайно купленных брюк она могла надеть широкую юбку, заправить в нее мужскую ковбойку, а в короткие, под мальчишку подстриженные волосы воткнуть костяной гребень «времен Очаковских и покоренья Крыма». Приблизительно в таком виде и предстала она перед родителями учеников 9-го