А звёзды гореть продолжают. Сборник
Читать онлайн книгу.
родился в третьем году до Рождества Христова?» Он сам рассмеялся от своих познаний, а запах с футболки Эллиотта, там, где пронзительный обрыв ключиц, в желобке которых застыла капелька фиалкового мрака, степенно истаивал, кусал слизистые: сорокапроцентный виски, недосып. Больничный аромат. Хейден томилась перед грозным массивным шкафом и следила за перебором бумаг, конвертов, писем и картонок – печёные на заре, они напоминали раскатанные молочные зубы. Синяк, за которым очевидно следовало нестерильное месиво других, облизывало вставшее в смог зенита солнце с восемью концами.
Две замотанные тканью головы, из которых пульсом билась синева, – «Влюблённые», Рене Магритт, 1928 год, холст, масло.
Всё казалось таким ирреальным.
Видимо, ощутив наблюдение, Эллиотт вздрогнул, так что бисеринки зашуршали, но не отодвинулся и даже не посмотрел в её сторону. Только выдавил из себя беспомощно:
– Я снова навожу беспорядок.
– Тут и так был беспорядок, – Хейден пожала плечами и придвинулась, тоже рассматривая рукописи, которыми оброс стол; всем, что настырно попадало в поле зрения, оставались чужие руки, бледные, венозные. С таким количеством освещения, что оно крупицами соли забивалось в нос. – Уютно. Без тебя всё было не так. Так ты продолжаешь читать Ветхий Завет?
Странной была сама по себе пауза, которую Эллиотт взял перед тем, как поднять на неё зарешёченный патлами взор, он не сразу осёкся, а подрейфовал по спаду её век – капельная спесь-сахарозаменитель, – то надавливая, то блаженно отпуская, исследовал роговицу и рецепторы.
– Продолжаю. Припоминаешь Жаклин из соседней палаты?
– Которая увлекается эзотерикой? – восхитилась она вслух собственным когнитивным притуплениям, хотя кожу губ стянуло кристалликами спирта. – Шунгит, чтобы не барахлила техника, натальные карты, всё в этом духе?
Эллиотт хмыкнул:
– Она сказала, что здание «Каллиопы» раньше было монастырской общагой.
Когда он начал швырять блоки марок на пол и беззлобно упрекать Стикса за переволакивание хлама по помещениям, а с ближней стойки посыпались многокрасочные лепестки медиаторов и недавно купленные таблетки для пищеварения, Хейден для вида поуворачивалась от кип макулатуры и на всякий случай выразительным взглядом обвела потолок гостиной. Столько осадочно-незнакомого в утвари, в атрибутах составленной не для неё, но ею жизни, что в груди, справа, как второе сердце, заклокотали и заметались гребешки чернил и гематом, которые являла собою ежевичная темнота вниз по чужому позвоночнику. Мыслеформы, от которых пахло ладаном, пожелтевшими листками Евангелия, объятия порочной материи были двумя перекладинками одного из крестов под её глоткой.
– Вроде того, – отозвалась она наконец, понемногу уставая соблюдать учтивость. – Я тоже слышала. Некоторую мебель с тех пор не меняли, и вот, на изголовьях кроватей можно увидеть рубцы, всякие сколы, колышки. Говорят, по ним монахи отсчитывали прожитые дни.
Из