Всхлипывания на другом конце провода все никак не заканчивались.

      – Какое несчастье… madre mio[18], dio mio[19]… Ничего они, эти деньги, кроме несчастья, не принесли, разрушили семью, все разрушили…

      – Мама…

      – И это чертово отродье, эти журналисты осаждают мой дом, не дают мне покоя… Как им в голову пришло написать такое? Меня мог хватить удар. Или твоего отца. Как им в голову взбрело утверждать, что ты умер?

      – Может быть, потому, что они все время должны писать о сенсациях, – произнес Джон.

      – Я едва не перестала дышать. Твой отец уже тоже не молод, подумай об этом, а в его семье большинство умирает из-за сердечных болезней. Мы услышали об этом в ночном выпуске новостей, которые мы обычно не смотрим. Я глаз не сомкнула.

      Он прикинул разницу во времени. В Нью-Йорке было около половины третьего ночи.

      – Мы только что узнали, иначе я позвонил бы гораздо раньше…

      – И эта фотография. Ты стоишь, и в руках у тебя двадцать таблеток валиума.

      – Я же тебе уже объяснял, как это получилось. Есть известный скандальный репортер Джим Густон, paparazzo. Днем он спустился с вертолета на крышу; никто не заметил его в суматохе. Наверху есть такое место, которое не видно снизу, и он там спрятался. Вечером он спустился на стальном тросе с крыши напротив моей спальни, как альпинист, и затаился со своим фотоаппаратом. Когда я пошел в ванную поискать снотворное, он меня сфотографировал. Я этого не заметил.

      – Да ты держал в руке по меньшей мере двадцать штук! Я хорошо рассмотрела!

      – Они просто высыпались, мама.

      Это было неправдой. Он хотел посмотреть, сколько еще таблеток осталось в бутылочке, потому что его вдруг охватил бессмысленный страх: а вдруг кто-то позже обнаружит, что он взял одну штуку. Таблетку, которую ему не принадлежала.