Упало последнее яблоко

      В саду, в аккурат на Покров,

      И, сказочно сделавшись зябликом,

      Порхнуло в проход меж дворов.

      Летело по праздничной улице

      В обличье огня-петуха

      Такого, что с чванною курицей

      Едва не случилось греха.

      Усевшись на рыжего клоуна,

      Пришпорив его, как коня,

      За стынущим Солнцем взволнованно

      Помчалось, уздечкой звеня!

      А яблони листья озяблые

      Привычно (за столько-то лет!)

      Сухими ладошками яблоку

      Всё машут и машут вослед…

      Отшуршала листва, загустела вода,

      И не терпит рука жженья первого льда.

      Над телами морёных дубовых стволов

      Я на лодке скольжу по владеньям бобров.

      Там, где груды осин на другом берегу

      Непролазной стеной их покой берегут, —

      Понастроили звери к холодной зиме

      Добровольных плотин, не в пример Колыме.

      Где-то рядом по хатам подземным сидят,

      Кормят горькими ветками малых бобрят:

      Вас и ваших детей в книгу Жизни внесли,

      А крестьянское племя на смерть обрекли…

      И плыву я один меж пустых берегов,

      Мимо вымерших сёл и творений бобров,

      И всё чудится, что в ледяной глубине

      Бог, живущий в реке, улыбается мне…

      Гаснет кайма золотая

      Запада… За ночь пурга

      Снова следы залатает

      Там, где ступала нога

      Солнца. Припушит на диво

      Яблони, крыши, скамью,

      Тропку витую к обрыву

      И на реке полынью…

      Ах, если б давние чувства

      С дырами в цельном сукне

      Прочно, легко и искусно,

      Сердцем латались во сне!

      Какими словами мне выразить то, что знакомо

      Мальчишке, идущему в жизнь по размытому следу:

      Встречая закат на ступенях родимого дома,

      Не чувствуя, – зная, что завтра отсюда уеду.

      Районный автобус, пыля, заскрипит тормозами,

      И, с модной клеёнчатой сумкой

      И хрустким пакетом,

      Ещё раз украдкою встретившись с мамой глазами,

      Устроюсь в проходе, коль не было с местом билета.

      Сгоревшая церковь, и клуб

      С провалившейся кровлей,

      Старушечьи руки и спящий, как ангел, младенец

      Останутся там, за рекой, и в пугающей нови

      Желанье вернуться мелькнёт, но души не заденет…

      Бормочет