Электричка грохотала по рельсам. За окном проносились широкие, до горизонта, поля подсолнухов. Желтые масляные лепестки лениво подрагивали в пронизанном солнцем воздухе. Синее горячее небо стелилось над полями.

      Кате было жарко. Голова отчего-то сделалась тяжелой, кренилась набок. Во рту стоял противный привкус. Шея как будто распухла изнутри. Хотелось сползти с продранного дерматинового сиденья на пол и растянуться там, среди чужих туфель, мусора и плевков.

      – Я пить хочу, – хрипло пожаловалась она дяде Грише.

      – Ну вот, – развел руками он. – Где ж я тебе тут воду возьму? Что ж ты на станции не сказала?

      – Что ж ты сам не догадался воды в дорогу взять? – огрызнулась Катя.

      – Откуда я знал? Я, между прочим, первый раз с детьми путешествую.

      – Я не ребенок, – буркнула она и сжала лоб руками.

      Дядя Гриша озадаченно взглянул на ее запекшиеся губы, на подернутые пеленой, запавшие глаза и поднялся:

      – Ладно, сиди тихо, я щас.

      Он, будто бы скучая, прошелся по вагону, почитал наклеенные между окон рекламки, потом ввинтился в топтавшуюся у тамбура толпу пассажиров, собирающихся сходить на ближайшей станции. Катя, поглядывая искоса, видела, как он пробирается между людей, сумок, корзин, на мгновение прижимается к чьей-то спине, перебрасывается с кем-то парой фраз.

      Через некоторое время Гриша вернулся и сунул ей теплую, уже ополовиненную кем-то бутылку минеральной воды.

      – На вот, пей, – шепнул он.

      – Ой, где ты взял? – удивилась Катя.

      – Тихо! – цикнул на нее Григорий. – Где взял, там больше нету. А чё думаешь, есть и у меня свои таланты. Пей давай!