Московский наблюдатель. Статьи номинантов литературно-критической премии. III сезон. Коллектив авторов
Читать онлайн книгу.
а занята выявлением отдельных недостатков, тогда как юмор просто веселит, высмеивая всё подряд. Что же касается Иртеньева, то он не только сумел пересмеять всю русскую поэзию, но и высмеять всё мироздание, и прежде всего – себя в нём.
Лучше всех сказал сам Иртеньев: ирония подразумевает задействование при отражении действительности сложной системы зеркал. Понятно, что подобная система задействуется всегда, когда речь идёт об истинной поэзии, поскольку любая истина многозначна и неуловима для конечного выражения. Однако иронист как бы подчёркивает наличие этой системы зеркал, не сглаживает, а выпячивает парадоксы жизни, нарочито противопоставляя лежащее на её поверхности и скрытое в её глубине.
Здесь уместно вспомнить, что поэтика Иртеньева складывалась в эпоху постмодернизма, и в ней с лёгкостью обнаруживаются такие его характерные черты, как стирание границ между элитарным и популярным, массированная ирония и не менее массированная центонность. Однако прав Артём Скворцов, утверждающий, что «творчество Иртеньева – удачная попытка преодолеть постмодернизм его же средствами» («Арион», № 4/2002). От себя добавлю, что это можно сказать и в отношении других авторов поколения Иртеньева, равно как и о большинстве из поколения самого Скворцова, часто именуемом постпостмодернистами. Речь идёт о смене иронии на самоиронию – в сочетании с ощущением, что, цитируя строки самого Иртеньева, приведённые Кенжеевым в качестве крайне важных, надо «вселенского зла выходить супротив в обнимку с вселенским добром».
Мне запомнился один эпизод, имевший место в ходе разговора Иртеньева с залом – уже к концу вечера. Кто-то из публики, обращаясь к нему, начал так: «А вы уверены…» Игорь, не дослушав, резко прервал говорившего: «Нет!» Вот в этом и заключается сила поэзии Иртеньева – в убеждённой неуверенности в значимости любых окончательных формулировок, решений и действий, вкупе с уверенностью в том, что в мире есть добро и зло и необходимо активно защищать добро, напоминаю – «вселенское». Недаром на вопрос, «есть ли что-либо святое для вас в этой жизни?» – он ответил словами Юза Алешковского: «Святого у меня до ***».
Когда Иртеньев читал стихи на злобу дня, бросалось в глаза, что они пронизаны неверием в возможность реальных социальных изменений и в скопившиеся в сознании людей представления о путях их осуществления: «Завтра настанет нам полный кирдык, полагаю», «Ведь за окном всё та же осень, / Ну разве минус пубертат», «. А может, не стоит ту сталь закалять? / Оставить как она есть», «Они, сынок, и есть народ – / В него ты не ходи» и так далее. При этом герой Иртеньева активно ходит на митинги, участвует в выборах и всё такое. Он, этот герой, ощущает, что социальные проблемы – вроде верхушки айсберга, но выявлять этот айсберг – не его дело. Его дело – быть со всеми, в гуще всего, против вселенского зла и за вселенское добро, дело же его автора – используя сложную систему зеркал, вызывать здоровый очищающий смех, напоминая о непреходящей парадоксальности