Последняя женская глупость. Елена Арсеньева
Читать онлайн книгу.
не сомневалась, что иного финала у всей этой истории быть не может. То, что произошло, – логично и закономерно. Как говорится, все, что ни делается, делается к лучшему. Жизнь прожила, слепо доверяя этому постулату, не собираюсь сомневаться в нем и теперь. Мне-то сейчас определенно лучше, чем было раньше, особенно мгновение назад, когда оглушительная, ослепительная боль пронзила мой висок… Нет, почему – мгновение назад? Вроде бы уже двое суток с тех пор миновало, а может, и больше. А может, и меньше. Я теперь путаюсь во времени и временах, в прошедшем, настоящем и будущем – наверное, потому, что для меня существует только прошлое.
Все в прошлом. Все сметено могучим ураганом! Не то чтобы я успела отвыкнуть от земного времени – просто как-то отстранилась от привычных понятий, а главное, никак не привыкну к тому, что живу теперь вне всякого времени и пространства.
Живу… Хорошо сказано!
Ладно, существую. Или и это слово неточно? Неистинно? А что истинно? Любимая фразочка: «Все, что ни делается, то к лучшему»?
Насчет меня все ясно. Мне, повторюсь, – лучше. И тому, из-за кого все случилось, – ему, любимому мучителю, теперь, конечно, тоже лучше. Легче и спокойнее.
Интересно, знает ли он уже?.. И что почувствовал, когда узнал? Сие мне неведомо. Я до сих пор еще не видела его. Как и раньше, непрестанно вижу Григория. Всегда, везде и всюду, рядом со мной – Григорий. Вот и сейчас я вполне отчетливо различаю каждую морщинку на его лице, рассматриваю седину, серебрящую русые волосы, словно ранний снег. Я слышу каждое его слово, я постигаю подоплеку его поступков. Слишком много мы значили друг для друга, чтобы он не пропитал собою плоть мою и кровь. Даже если я сейчас, по вполне понятным причинам, бесплотна и обескровлена, дух мой полон им по-прежнему. А значит, он сам, его душа и мысли, как и прежде, мне понятны. А тот, другой…
Вопреки расхожему убеждению, что после этого получаешь какую-то особенную свободу перемещения и некое всезнание, ничем таким я по-прежнему не обладаю и живу, вернее, существую в прежнем мире своих непредсказуемых фантазий, догадок, домыслов и неопределенности. Я не способна оказаться рядом с ним, заглянуть в его глаза и мысли, поцеловать его – хотя бы и призрачно, эфемерно, неощутимо. Вот обидно, да? И при жизни никогда не могла толком угадать, что он там думает, и теперь не могу. За что боролись, на то и напоролись. Ничего не изменилось! А ведь сколько прочитано книг насчет этих всяких постжизненных явлений к любимым людям! У Фламмариона, у Дьяченко, Моуди про это тонно-километры страниц исписаны. И второй акт «Жизели» я не потому ль так исступленно любила, что он давал какую-то надежду на возможность встречи потом?..
Увы, увы. Нехорошо обманывать, господа!
А может, они и не обманывали, господа Фламмарион, Адан и иже с ними? Может, это только мне не повезло? Может, лишь меня не наделили особым даром? Ради грех наших незамолимых, как прочла я некогда в старинной, пахнущей тленом книге.
Есть грех. Вернее, был…
А возвращаясь к незабвенному постулату, мол, все, что ни делается, делается к лучшему, остается добавить: лишь одному человеку случившееся определенно не пошло на пользу. Григорию!
Нет, что ни говори, не только я знала Григория до донышка! Он тоже досконально изучил, прочувствовал меня. Может быть, он единственный на свете меня понимал… И любил – только он. Только он!
И вот вам результат его любви. Меня уже нет. Я смотрю с какой-то неизмеримой высоты… а может быть, из столь же неизмеримой глубины, – смотрю на Григория, который сидит сгорбившись в убогоньком кабинетике с голым, заклеенным на зиму окном, под пыльной лампочкой, напротив слишком молодого служителя правосудия и пытается впарить ему, Фоме неверующему, что не виноватый он, Григорий, в смертоубийстве своей любовницы, будущей жены, что все это мрак и туман, чушь дичайшая, необъяснимая, неожиданная…
А следователь, аккуратный мальчик с немецкой фамилией, как ему и положено по службе, пытается уверить моего несостоявшегося супруга, что их встреча и беседа вполне естественны и закономерны, поскольку за всяким преступлением неотвратимо должно следовать наказание.
Александр Бергер
25 ноября 2001 года. Город Семенов
– Да не было меня там, не было! Говорю вам, не было! – Высокий русоволосый мужчина стукнул кулаком по столу, но тут же спохватился, что, мягко говоря, не в своем кабинете сидит и имеет дело не с перепуганным его откровенным гневом подчиненным: – Ладно, извините. Вы должны понять мое состояние. Ну какие еще слова нужны, чтобы вас убедить? В двадцать восьмой раз повторяю: я приехал, вошел в дом, увидел ее…
– И вас увидели, – негромко перебил его следователь. Он был молод (только два года назад закончил юрфак университета), нервов себе истрепать еще не успел, а потому говорил очень спокойно и сдержанно, хотя бесконечное переливание из пустого в порожнее могло бы до смерти утомить и разозлить кого угодно. – Вы оставили машину в укромном месте и к дому прошли через огород, тропкой, чтобы вас никто не увидел с улицы, но напрасно. Дом был полон народу, вас засекли с крыльца и задержали, когда вы кинулись назад, пытаясь скрыться. А впрочем, вы правы: