Не с прямой головой смотрю в мир я открыто,

      А склоненной, невольно глядящий под ноги,

      Толи стыдно признаться, что жизнью побитый:

      Невеселый, печален ли в грусти, ли строгий.

      Боль душевная стала физической болью

      Для того, чтоб чувствительность сгладить,

      Телу нужно помочь – не жалеть и не холить,

      Но прощеньем себя, не просить Бога ради

      Смерти легкой во сне, или доли послаще,

      Детство, юность, мол, только они виноваты,

      Груз ошибок с тех пор шея гнутая тащит,

      Или старость винить за одни лишь утраты.

      Вот и молодость страсти свои не жалела,

      Любовь, изливая направо, налево беспечно,

      И брала, что могла, но не то, что хотела,

      И спешила не там, и ждала что-то вечно.

      И не вдаль, шея свесилась, в ноги глядеть,

      Будто там обретет своё падшее счастье:

      Потускневшее золото, бронзу иль медь,

      С сердца вынуто разве не собственной властью?

      Солнце светит с небес, чтобы люди смогли

      Мир чудесный увидеть и в нем себя лучше,

      Что искать ничего и не надо в пыли,

      А вобрать, как любовь с сердце, лучик.

      В тот же миг он и шею распрямит, и спину,

      Распахнет всей душою глаза восхищенья.

      Точно так же и я свои тяжести скину,

      Встану в рост, задышу с облегченьем.

      Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,

      Типа русской, в середке – громадой.

      На морозе продрог, если, можно прилечь

      Хоть втроем, и тесниться не надо.

      Палку-конь оседлав, нарезая круги,

      Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,

      На пути табурет, слышу звон кочерги,

      Мне