Реформы и догмы. Государство и экономика в эпоху реформ и революций. 1861–1929. В. А. Мау
Читать онлайн книгу.
модернизации предтечу государственного бюрократического социализма. В результате чего правые обвиняли Витте в попытках установления социализма, а левые – в стремлении псевдосоциалистическими реформами остановить торжество подлинного социализма[61].
Пожалуй, наиболее ярко складывающуюся систему государственного управления охарактеризовал Н.Х. Бунге, первый министр финансов Александра III. По его словам, сложности прошлых реформ привели к тому, «что люди благомыслящие начали снова вопить о надзоре и контроле со стороны государства и даже о замене государственною деятельностью частной. В этом направлении мы продолжаем преуспевать и теперь, когда хотят, чтобы государство занялось в обширных размерах торговлей хлебом и снабжением им многомиллионного населения… Кажется, невозможно идти далее, если не допустить, что государству следует пахать, сеять и жать, а затем издавать все газеты и журналы, писать повести и романы и подвизаться на поприще искусств и науки»[62]. Разумеется, это было преувеличение, хотя и исключительно дальновидное: в XX столетии ироническое пророчество Бунге исполнится практически буквально. Размышления либерального экономиста, естественно, вызывали острое неприятие сторонников политического консерватизма[63] и экономического дирижизма.
Сам Н.Х. Бунге высказывался за преимущественно органичное развитие капиталистических отношений, предполагающее сбалансированное развитие промышленности и сельского хозяйства – двух столпов современной ему экономики. Фактически он формулировал программу развития в России «народного капитализма» и видел опасность в замене свободного частного хозяйства «принудительным хозяйством государственным или общественным»[64]. По мнению некоторых российских исследователей, модель, предложенная Бунге, представляла собой альтернативный вариант модернизации по отношению к политике Витте[65]. С таким выводом можно согласиться лишь отчасти. Макроэкономическая модель Витте (здоровый бюджет и золотой стандарт) была полностью заимствована им у своего предшественника. Другое дело, что курс на модернизацию был однозначно ориентирован на развитие промышленности за счет аграрного сектора (что, кстати, тоже было заимствовано, но уже у другого предшественника— Остроградского). С точки зрения практической политики этот курс был совершенно естественен. Правительство хотело ускоренной индустриализации – и оно должно было за нее платить. А вот вопрос о том, можно ли было позволить себе проводить модернизацию более низким темпом, выходит за рамки экономического анализа. Собственно, здесь впервые проявилась та проблема, которая еще острее даст о себе знать во второй половине 1920-х годов: на какие жертвы может идти правительство для решения задач догоняющей модернизации?
В литературе 1890-х годов можно найти и жесткую критику централистско-бюрократической модели модернизации с позиций экономического либерализма. Наиболее ярким и наиболее резким
См., например:
Н.Х.Бунге, которого высоко ценил Александр III и который стал первым министром финансов его царствования, действительно плохо вписывался в консервативный истеблишмент – хотя и пытался вписаться. Однако идеологи нового режима рассматривали не иначе, как «представителя проигравшей партии» и обвинялся в «непонимании условий русской жизни, доктринерстве, увлечении тлетворными западноевропейскими теориями» (См.:
См.: Записка Н.Х. Бунге «Социализм и борьба с ним» (1890–1894)//Судьбы России. Проблемы экономического развития страны в XIX – начале XX вв. СПб.: Спас – Лики России, 2007. С.288.
См.: Власть и реформы. От самодержавной к советской России. С.386.