Издревле русский наш Парнас

      Тянуло к незнакомым странам,

      И больше всех лишь ты, Кавказ,

      Звенел загадочным туманом.

      Здесь Пушкин в чувственном огне

      Слагал душой своей опальной:

      «Не пой, красавица, при мне

      Ты песен Грузии печальной».

      И Лермонтов, тоску леча,

      Нам рассказал про Азамата,

      Как он за лошадь Казбича

      Давал сестру заместо злата.

      За грусть и желчь в своем лице

      Кипенья желтых рек достоин,

      Он, как поэт и офицер,

      Был пулей друга успокоен.

      И Грибоедов здесь зарыт,

      Как наша дань персидской хмари,

      В подножии большой горы

      Он спит под плач зурны и тари.

      А ныне я в твою безгладь

      Пришел, не ведая причины:

      Родной ли прах здесь обрыдать

      Иль подсмотреть свой час кончины!

      Мне все равно! Я полон дум

      О них, ушедших и великих.

      Их исцелял гортанный шум

      Твоих долин и речек диких.

      Они бежали от врагов

      И от друзей сюда бежали,

      Чтоб только слышать звон шагов

      Да видеть с гор глухие дали.

      И я от тех же зол и бед

      Бежал, навек простясь с богемой,

      Зане созрел во мне поэт

      С большой эпическою темой.

      Мне мил стихов российский жар,

      Есть Маяковский, есть и кроме,

      Но он, их главный штабс-маляр,

      Поет о пробках в Моссельпроме.

      И Клюев, ладожский дьячок,

      Его стихи как телогрейка,

      Но я их вслух вчера прочел —

      И в клетке сдохла канарейка.

      Других уж нечего считать,

      Они под хладным солнцем зреют.

      Бумаги даже замарать

      И то как надо не умеют.

      Прости, Кавказ, что я о них

      Тебе промолвил ненароком,

      Ты научи мой русский стих

      Кизиловым струиться