испытание сенью цветущей пока из низин выходят

      чёрствых земель чёрные землекопы

      из-под суглинка бьёт костяное солнце

      там, далеко, за Якутией, ещё дальше, где дикая мать живёт

      поднимается пламя в вянущих травах и проступают

      солнца на шее и оголённых ключицах

      таёжные кедры скрывают свою кручину

      и низвергнута нежная мальва сапогами теней

      изверженье из сна как из сана священного

      пока догорает азбука от арбуза до яблока

      поднимается ветер несущий прах тех, кому мы

      подчинялись как в бочке дегтярной в чёрном труде

      до иссушения крови в огненную руду

      до низвержения грубого мальвы в полях

      мы землю копали и рыли но больше не будем

      там, далеко, за Якутией, ещё дальше, где дикая мать живёт

      Пение стёкол; насурьмлённые ветви

      над прудами снегов.

      Обмороженный палисадник —

      цветение трещин меж пальцев.

      Удар посоха ледяного,

      что цветёт к снегу псалмов.

      И овраги разверзнуты между домами,

      как между людьми.

      И тянутся к лесу, как нижние тропы

      к последнему многоэтажному дому

      на отшибе у леса

      в провинциальном закате.

      Форпост самозабвенной нежности,

      верящей, что и осиновый кол зацветёт,

      напитавшись соками сердца.

      Молодые осинки взойдут над нами.

      Ржавая ряска покроет пруды

      нестерпимой весной.

      И оттает замёрзший всклень

      мой дворец в колодце.

      Замёрзла вода,

      превратилась в небесное тело.

      Мириады январских цветов раскрылись —

      на первый взгляд белых, но после

      тысячекратно ярких:

      устрично-розовых, цвета кирпичной пыли,

      базарного огня, бедра испуганной нимфы,

      цвета весёлой вдовы и влюблённой жабы,

      гиацинты, гелиотропы, гвоздики,

      голубиные шейки.

      Цветёт