Ветер что-то удушлив не в меру,

      В нем зловещая нота звучит,

      Всё холеру – холеру – холеру —

      Тиф и всякую немочь сулит!

      Все больны, торжествует аптека

      И варит свои зелья гуртом;

      В целом городе нет человека,

      В ком бы желчь не кипела ключом;

      Муж, супругою страстно любимый,

      В этот день не понравится ей,

      И преступник, сегодня судимый,

      Вдвое больше получит плетей.

      Всюду встретишь жестокую сцену, —

      Полицейский, не в меру сердит,

      Тесаком, как в гранитную стену,

      В спину бедного Ваньки стучит.

      Чу! визгливые стоны собаки!

      Вот сильней, – видно, треснули вновь…

      Стали греться – догрелись до драки

      Два калашника… хохот – и кровь!

      Под жестокой рукой человека

      Чуть жива, безобразно тоща,

      Надрывается лошадь-калека,

      Непосильную ношу влача.

      Вот она зашаталась и стала.

      «Ну!»– погонщик полено схватил

      (Показалось кнута ему мало) —

      И уж бил ее, бил ее, бил!

      Ноги как-то расставив широко,

      Вся дымясь, оседая назад,

      Лошадь только вздыхала глубоко

      И глядела… ( так люди глядят,

      Покоряясь неправым нападкам).

      Он опять: по спине, по бокам,

      И вперед забежав, по лопаткам

      И по плачущим, кротким глазам!

      Всё напрасно. Клячонка стояла,

      Полосатая вся от кнута,

      Лишь на каждый удар отвечала

      Равномерным движеньем хвоста.

      Это праздных прохожих смешило,

      Каждый вставил словечко свое,

      Я сердился – и думал уныло:

      «Не вступиться ли мне за нее?

      В наше время сочувствовать мода,

      Мы помочь бы тебе и не прочь,

      Безответная жертва народа, —

      Да себе не умеем помочь!»

      А погонщик недаром трудился —

      Наконец-таки толку добился!